Дэниел Эверетт - Не спи — кругом змеи! Быт и язык индейцев амазонских джунглей

— Идет, — ответил он.

Оттуда я резво пошел по берегу, против течения, и зашел в одну из десятка портовых забегаловок.

— Quero um prato feito, рог favor ‘Комплексный обед, пожалуйста’, — попросил я у полной женщины, стоявшей за сколоченной из досок барной стойкой. В Бразилии комплексный обед — это очень большая порция мяса, обычно с фасолью, рисом и макаронами, обсыпанная желтой маниоковой мукой, по виду похожей на мелкие мюсли [37] Самая распространенная в городах Бразилии версия этого блюда, которое подается во всех столовых и дешевых кафе и заменяет обед рабочим и служащим, немного другая: мясо, фасоль, рис, картофель фри и крошечная порция овощей. Как и в описанной автором версии, все подается на одной тарелке (прим. пер.). .

— Voce quer carne ou peixe ou frango? ‘Мясо, рыба, курица?’ — спросила женщина.

— Todos ‘Всё сразу’, — ответил я, так хотелось есть.

Не прошло и десяти минут, как передо мной поставили тарелку горячей, исходившей паром и обильно политой маслом еды и пластиковую бутылочку с «тукупи» — желтым острым соусом из маниоко-вого сока с перцем чили. Я заглотил всю порцию за пять минут, запил литром ледяного бразильского светлого пива «Брама»; на всё ушло около трех долларов.

— Obrigado, — бросил я на бегу, выходя из кафе, и направился в порт.

— Pronto? ‘Готов?’ — спросил меня владелец судна.

Его брат тем временем вылез из воды и уже заливал топливо в баки.

— Да, цоехали, — ответил я.

Я взошел по узкому трапу и сбросил на палубу свои две сумки. Вытащил гамак и повесил его в главной (впрочем, весьма небольшой) каюте. Потом вышел обратно и пошел на корму.

— Сколько нам плыть? — спросил я, хотя в этом смысла не было: будем плыть столько, сколько придется, другого судна ведь нет.

— Если будем идти всю ночь без остановки, придем завтра к полудню. (На часах было три часа дня.)

Тут завелся и громко затарахтел двигатель. «Отдать концы!» — закричали на нашем судне.

Мы двинулись вниз по могучей реке Мадейра, постепенно набирая скорость, и горячий неподвижный воздух сменился освежающим дуновением с воды. Стали сказываться усталость с дороги, плотный обед, выпитое пиво и теперь еще и чувство облегчения от того, что я смог продолжить путь, — и меня сморило. Я улегся в гамак и заснул. Теплая погода, ветерок с реки и удобный гамак возымели свое действие: я так и проспал всю дорогу, просыпаясь иногда на несколько минут и еще на завтрак, состоявший из галет с маслом, кофе с сахаром и стакана молока. Во время трехчасового плавания по Риу-дус-Мар-мелус я наблюдал, как под нами лениво катятся темные волны, и вновь напоминал себе, какая это редкая удача — попасть в этот мир, который, казалось, может только присниться. Высокие песчаные берега Мармелус были совсем не похожи на глинистые берега Мадейры.

Мы прибыли на место почти через сутки, в точности как предсказал капитан. Я проснулся от звуков речи на языке пираха, доносившихся с берега. Пираха, если они чем-то возбуждены, ни с кем не перепутаешь: они непрестанно смеются, что-то кричат, громко разговаривают. Мой гамак еле заметно закачался: это наше судно замедлилось и подошло к другому, стоявшему на якоре возле тропы, которая вела от берега к селению племени пираха в устье реки Майей. Это второе судно было больше нашего. Я рассчитывал, что меня встретят, скорее всего, двое сотрудников ФУНАИ, но на палубе меня ждали люди из двух государственных ведомств Бразилии: антрополог и картограф из Фонда и специалист по межеванию земель из ИНКРА (Национального института внутренней колонизации и сельскохозяйственных реформ).

Как только я показался на палубе, индейцы стали выкрикивать Мое имя. Братья-судовладельцы тут же спросили, нет ли здесь опасности. «Пока вы со мной, все нормально», — пошутил я (а они поверили всерьез).

— Привет, Дэн. А Керен где? — спрашивали индейцы.

— Ее лодка затонула на реке Майей. Она погибла, увы.

Примерно полсекунды индейцы смотрели на меня разинув рты. А потом поняли и разразились хохотом. Бразильцы наблюдали эту картину с удивлением.

— Когда мне сказали, что нам придется ждать в устье Майей какого-то американского лингвиста, я рассердился, — признавался мне потом Левинью, антрополог из ФУНАИ. — С чего это бразильцам ждать какого-то гринго, чтобы он им переводил, да еще в самой Бразилии? Но теперь я понимаю. Мы тут уже три дня и до сих пор не понимаем и не можем сказать ни слова.

В каждом селении мы расспрашивали индейцев о том, как они представляют себе свою землю, как они ею пользуются, считают ли они, что земли могут принадлежать тем или иным людям в племени, и так далее. Левинью спрашивал, я переводил. Мы медленно передвигались от селения к селению вверх по реке. Чтобы не пропустить какие-то селения, не видимые с реки, мы взяли проводником Кохоибии-ихиаи, так как с ним можно было хотя бы попытаться объясниться на португальском. В каждом селении — размером от одной семьи с детьми до нескольких родов — мы поднимались немного выше по реке, затем глушили двигатель и подходили к берегу с течением, а я вставал на корму и кричал на языке пираха: «Это Дэн, со мной друзья из чужого народа. Мы приехали поговорить». Затем Кохои добавлял, что мы пришли с добром, что у нас есть подарки — рыболовные крючки, — и вообще успокаивал местных жителей. Незнакомые мне индейцы поднимались к нам на борт, и кое-кто с радостью заговаривал со мной. Женщины и дети, когда я сходил с судна и шел в деревню, просто молча смотрели во все глаза.