Я думал, что дела идут неплохо, и привезти пираха в город оказалось не так уж и сложно. И почему я раньше беспокоился? Мне показалось любопытным то, что мои спутники упорно ходили по городу гуськом, точно так же, как они ходят по джунглям.
Мы бродили по улицам — впереди я, за мной Ипооги, а за ним Ахоабиси. Однажды я замедлил шаг, чтобы они меня догнали. Они тоже замедлили шаг. Я стал идти еще медленнее — и они тоже. Я остановился — и они тоже. Они просто не хотели идти рядом со мной, даже когда я просил их. Это понятно, когда идешь по узкой тропе в джунглях: там просто нет места, если, конечно, не приложить в два раза больше усилий и не прорубить просеку пошире (с еще большим риском надорвать спину), чтобы по ней могли пройти двое. И то ходить друг рядом с другом небезопасно: люди становятся более легкой добычей для хищников и не могут защищать друг друга от змей и прочих опасностей так, как идущие друг за другом. Когда люди ходят рядами в городе, это неэффективно с точки зрения пространства, зато идущим легче вести беседу, а прохожим проще воспринять их как группу.
Идя впереди, я сказал Ипооги и Ахоабиси: «Следуйте за мной. Мы идем вон в тот магазин», а затем показал пальцем на гастроном, находившийся напротив. Уже на пешеходном переходе, пройдя три четверти пути, я оглянулся назад. Мои спутники замерли посреди дороги, со страхом глядя на машины, стоящие на перекрестке перед светофором. Водители периодически подгазовывали, был слышен рев моторов. Я попытался было вернуться, но тут сигнал светофора сменился, машины поехали вперед. Шоферы яростно сигналили индейцам-пираха, которые теперь были явно напуганы: еще немного, и они запаникуют и бросятся прямо под машины. Им было не под силу предсказать маршрут автомобилей, совершенно непохожих ни на одно знакомое им дикое животное. Я дошел до них и за руки перевел через улицу. Нам все-таки удалось перейти дорогу.
— Эти штуковины нас пугают! — воскликнули оба, еще не оправившиеся после стресса.
— Меня тоже, — согласился я.
— Да они страшнее ягуара, — подвел итог Ипооги.
Повторимся: споры вокруг языка пираха посвящены тому, нужен или не нужен после его обнаружения пересмотр основных теорий о языке и культуре. Хомский, основавший самую известную и влиятельную из современных теорий языка, утверждает, что языков с такими свойствами, которые я описал в пираха, просто не существует, иными словами, что пираха, в общем-то, такой же, как и прочие языки. Чтобы понять, почему его собственная теория ведет к подобной реакции отрицания, нужно рассказать больше о самой теории.
Хомский пытается открыть «истинную теорию универсальной грамматики», в которой грамматика представлена как специфичный для каждого языка компонент нашего биологического дара речи. Не ясно, что Хомский имеет в виду под «истинной теорией», но я могу предположить, что это такая теория, которая полностью совпадает с реальностью (сложно сказать, что большинство ученых и философов понимает под словом истинный , и Хомский здесь не исключение). Об этом стоит поразмыслить тщательнее. С одной стороны, универсальная грамматика кажется почти необходимой концепцией: в конце концов, из всех живых существ даром речи наделены только люди. Все согласятся с тем, что в основе языка лежит некая особенность человеческой биологии. В этом смысле Хомский однозначно прав, хотя это общее место. Но главный вопрос заключается в том, в какой степени эта природная способность ориентирована именно на язык (вютличие, например, от предположения, что она проистекает из общих свойств мышления) и насколько такой биологический дар (в чем бы он ни заключался) определяет окончательную форму грамматики любого конкретного языка. С этим вопросом связан и другой (хотя, на первый взгляд, и непрямо): как мы, ученые, можем получить знания для проверки наших гипотез?
Как правило, наука делается в двух местах — в лаборатории и в поле. Исследования в области так называемых естественных наук, таких как физика и химия, а также в большей части общественных наук протекают в удобных помещениях с регулируемым климатом, снабженных необходимым оборудованием. В богатых странах, таких как США, Германия, Великобритания или Франция, наукой занимается небольшая привилегированная прослойка на благо всего общества. Финансирующие органы, по крайней мере на бумаге, ожидают, что научные результаты принесут пользу обществу, в котором поддерживается эта наука и ведутся разработки. Молодые ученые работают «под зонтиком» авторитета ведущего специалиста в их дисциплине. Хомский — это своего рода Даниэль Бун [81] Даниэль (Дэниел) Бун (1734—1820) — легендарный американский первопроходец XVIII в., исследовавший территории будущих штатов Огайо, Теннеси и Кентукки и основавший ряд поселений. В зрелом и пожилом возрасте продавал земельные участки переселенцам (прим. пер.).
от лингвистики, и большинство языковедов — переселенцы, осевшие на его земле.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу