Борис Бирюков: Репрессированная книга: истоки явления

Перед нашими глазами возникает картина разгрома культурных гнезд, каковыми были помещичьи усадьбы и дома образованных горожан. С чисто «книжной» — но не социально-культурной и тем более чисто человеческой — точки зрения в этом не было бы большой беды, если бы значительная часть реквизированных книг не была заранее обречена на уничтожение. Ибо, как четко сформулировал один из энтузиастов книжной чистки: «Последовательный коммунистический отбор литературы — вот собственно вся цель очистки библиотек, и только в этом отношении и имеет смысл о ней говорить». [88]

Непросто, однако, было производить эту вивисекцию библиотечного тела огромной страны. Даже через два года после выпуска «инструкции» 1924 г. и всероссийского библиотечного съезда, одобрившего ее установки, характер фактической деятельности по «очистке библиотек» отнюдь не отвечал выдвинутому «идеалу». И в 1926 г. Председатель Центральной библиотечной комиссии была вынуждена констатировать чрезмерное рвение «комиссий по очистке». В некоторых местах, сетует А. Смушкова, подверглись особому гонению классики. Так, по Тульской губернии изъяты… [89]и далее следует впечатляющий список: Аксаков, Гоголь, Жуковский, Крылов, Грибоедов, Толстой, Тургенев, Некрасов, Никитин, Успенский, Шевченко, Шекспир, Шиллер… Изымались «даже сочинения Маркса и Ленина (под псевдонимом Тулин и Ильин), не говоря уже о Белинском, Герцене, Добролюбове, Пушкине, Толстом, Гоголе и т. д.». [90]

Вывод сановного библиотекаря — «К кампании по изъятию подошли в высшей степени легкомысленно и изымали все, что кому-нибудь из членов комиссии казалось […] подозрительным». [91]Поэтому предлагается «серьезно подумать» над этими фактами, и в «предстоящую кампанию (!) их избежать». Ибо, — дает директиву начальник Центральной библиотечной комиссии, — течение лета 1926 г. работа «должна быть выполнена во что бы то ни стало». [92]

В начале статьи мы говорили о бедствиях, постигших французскую книгу после «великой» революции 1789 года. Но бедствия эти проистекали из простого невежества «новых французов» — нуворишей, из жажды наживы. В послереволюционной России поход против книги был целенаправленно организованным мероприятием. Уничтожением книг руководило государство: «устаревшие», «негодные», «вредные», «дезорганизующие» книги шли, говоря словами одного библиотекаря тех лет, или «в розницу на пакеты», или — «оптом на писчебумажную фабрику». Но библиотекарь этот был творческим человеком… На страницах журнала «Красный библиотекарь» он делится опытом: «переплеты книг (картон, а иногда и корешки) идут на переплет новых книг. Чистые книжные „форзаца“ (особенно нижний) с успехом идут для канцелярии, для книжных ярлыков […] Большое применение зачастую находят плотные титульные листы: для наклейки газетных вырезок (декретов, распоряжений, рецензий)». [93]

Ибсена на кульки для семечек или воблы, Гейне на писчебумажную фабрику, Ростана на переплеты для «новых» книг, Метерлинка для наклейки декретов и распоряжений властей — вот реальный лик «коммунистического отбора литературы» для «рабочих и крестьян»…

Впрочем, вдова «вождя пролетариата», выступая в 1927 г. с докладом (и заключительным словом) на конференции работников детских библиотек рекомендовала более «гуманный» (и практичный!) способ обращения со «старыми книгами, которые нельзя пускать в обращение», — их «переделку». «Если взять, например, Жюля Верна, то из него можно выбросить ряд мест, проникнутых архибуржуазной психологией». [94]

В 1927 г. Н. К. Крупская писала: «…мы требовали изъятия вредных книг. Нас за это здорово ругали наши враги. Но мы знали, что библиотека, как и всякое другое просветучреждение, должно способствовать распространению в массах коммунистических идей. Сейчас мы никоим образом не можем ослабить нашу работу в вышеуказанном направлении, напротив, мы должны усилить ее, а главное — поставить проверку того, как осуществляются на деле указания центра». [95]

Можно, однако, радоваться, что осуществление подобных «указаний центра» — книжные реквизиции и «очистка» библиотек, цензурные ограничения в издательской, книжной и библиотечной сферах, а также установка на большевизацию печати, не сразу получили полное воплощение в жизни страны. До больших книгохранилищ и научных библиотек дело дошло позже. То же можно сказать и об издательском деле. Хотя еще 29 декабря 1917 г. декретом ЦИК было образовано Государственное издательство РСФСР, продолжали работать — и возникали вновь — кооперативные, ведомственные и просто частные издательства. Их новая власть стремилась поставить под контроль. 18 июня 1919 г. Госиздат РСФСР издал распоряжение: «Все кооперативные общества или объединения, имеющие собственные книгоиздательства, обязаны в пятидневный срок представить в Государственное издательство […] 1) полный список всей изданной ими литературы за 1919 г., 2) полный список печатающихся или подготавливаемых к печати сочинений, а также предполагаемые планы издательств…». [96]