Артур Кёстлер - Размышления о виселице

Аналогичным образом лорд Годдард отверг предложение, в соответствии с которым интенсивность провокации должна была определяться в соответствии с характером и темпераментом индивидуума, подвергшегося ей, а не в соответствии с критерием «нормального человека»:

«Если вы позволите рассматривать вопрос, каким образом было спровоцировано то или иное лицо, ну что ж! вы можете быть уверены, что каждый сможет доказать — и найти друзей, которые ему в этом помогут, — что он исключительно возбудим, и таким образом вы ввяжетесь в разбирательства, неприменимые ни к какому другому закону».

Это и на самом деле так. Но другие законы не обязывают вешать людей, и это, действительно, следует принять во внимание. Представьте затруднения, созданные тем фактом, что будут допущены свидетели, заявляющие, будто лицо, запертое в клетке, отличается возбудимостью и не всегда в состоянии контролировать себя! Аргументы лорда Годдарда можно резюмировать следующим образом: если мы прекратим вешать убийц под тем предлогом, что они действовали под влиянием внутренней необходимости, это побудит судей применять идентичные критерии и к виновным в других проступках, действовавшим под влиянием аналогичных факторов. Если на палача уже не смотрят как на естественного врача по умственным отклонениям, тогда «прежний судья» не может выполнять функцию естественного целителя клептомании. Увы, есть и сегодня судьи, юристы и присяжные, которые, пренебрегая уроками Кока и М'Найтена, устанавливая тяжесть проступка, считаются с социальным фактором и с психической несостоятельностью. К счастью, вопрос не стоит так, когда речь идет о лицах, совершивших подлежащее смертной казни преступление: присяжные не в силах укоротить веревку, равным образом как нельзя задушить под честное слово или условно разбить затылок.

Сделаем вывод. Недостатки закона о смертной казни неисправимы, поскольку смертная казнь основывается на философской концепции ответственности, не допускающей компромисса с детерминистской точкой зрения, принятой в судах по другим вопросам. В том, что касается других правонарушений и преступлений, применение закона отличается гибкостью; смертная же казнь в силу самой своей природы исключает любую возможность отмерить наказание пропорционально ответственности. Эта жесткость и лежащее в ее основе намерение, составляющие сущность высшей меры наказания, являются одновременно источником ее привлекательности и символической ценности для всех противодействующих социальному прогрессу общественных сил.

Прозвище палача («Кипятильник»), которое, по мнению Маколея, восходит к обычаю публично варить в кипящей воде внутренности предателя, вырванные из еще живого тела.

Lord Chief Justice (Лорд Правосудия) — одновременно самое высокое должностное лицо Англии и министр юстиции, — эту функцию он разделяет с лордом-канцлером и, в некоторых аспектах своих должностных обязанностей, с министром внутренних дел. Мы сохраняем английское название его должности, поскольку невозможно подобрать французский эквивалент (прим. французского переводчика).

Кроме как «в крайних обстоятельствах исключительного характера». Недавние случаи, когда простые слова или жесты были признаны достаточной провокацией, не приводятся.

Я попытался изложить позицию детерминистов и приверженцев свободы воли настолько объективно, насколько возможно. Но когда писатель отваживается вступать в такие области, для него было бы нечестно скрывать собственные убеждения. У меня есть желание изложить их со всей возможной краткостью в этом примечании, поскольку я не стремлюсь никого переубедить и они не оказывают никакого влияния на спор. Я полагаю, что идея свободы воли — фантастическое понятие, но что и сам по себе человек — создание фантастическое. Я верю в недоказуемое существование «X»: в реальность поверх порядка причинности, такую, о которой можно делать только отрицательные констатации; и в этом смысле — что настоящее в своей области не предопределено прошедшим. И в самом деле, если бы предопределение здесь было того же типа, что и в окружающем мире, мы впали бы в концепцию вселенной-механизма. Но настоящее, не предопределенное будущим, есть необходимое и достаточное условие для опыта относительной свободы, не для свободы анархии и произвола, но для порядка, основанного на концепции, отрицающей время, — то есть концепции непрерывного творения. Это последнее — концепция теологической природы — постулирует, что мир не был создан раз и навсегда действием, подобным заводу часов, что он творится беспрерывно, как в соответствии с одной из теорий современной физики материя постоянно создается в межзвездном пространстве. Если это так, опыт свободы, возможности сделать выбор, без сомнения, находящийся под влиянием наследственности и среды, но не строго предопределенный ими, были бы субъективным отражением объективного процесса, отрицающего время и помещающего, в какой-то мере, моральную ответственность под сень аморального здания природы.