Поль де Ман - Слепота и прозрение

[Повсюду] одинаковая нейтральность бездны (фр.).

Le Livre a venir (Paris, 1959), p. 277.

Le Livre a venir, р. 286.

Le Livre а venir, р. 287.

Le Livre а venir, р. 288.

Как если бы (фр).

Le Livre а venir, р. 291–292.

Пережевывание однажды затверженного (фр.).

Какой-то плеск в нижних сферах (фр.).

Le livre а venir, p. 296.

Ibid, р. 276.

См., например, Hans-Georg Gadamer, Warheit und Methode (Tubingen, 1960), 2-е издание, с. 250 и далее. В «Бытии и времени» Хайдеггер, несомненно, один из тех, кто заложил основы такого способа мышления в нашем столетии. Близость в этом вопросе между Бланшо и Хай- деггером, несмотря на расхождение в последующем их развитии, заслуживает более систематического изучения, чем то, что проделано до сих пор. Французскому философу Левинасу, его противостоянию Хайдеггеру и влиянию на Бланшо, будет, по-видимому, отведена значительная роль в таком исследовании. Небольшая статья Левинаса о Бланшо и Хайдеггере была опубликована в марте 1956 года в теперь уже переставшем выходить журнале Monde nouveau.

Le Livre а venir, р. 294.

Athenaum Fragment, no. 238, S. 204 in Friedrich Schlegel, Kritische Ausgabe, Band II, Charakteristiken und Kritiken I (1796–1801). Hans Eichner, ed. 1967.

«A propos du Bergsonisme» in Selection, April 1924, p. 65–75.

Книжное обозрение Эдмона Жалу, выходившее примерно в то же время, называло Жоржа Пуле «исследователем соединения» (voue а letude de la composition), Nouvelles litteraires, ноябрь, № 26, 1927.

Georges Thialet (псевдоним Жоржа Пуле), La Poule aux oetfs d'or (Emile Paul: 1927).

Etudes sur le temps humain (Paris, 1950), vol. I, p. xviii — xix.

Etudes sur le temps humain, р. 163.

Mesure de l’instant(Paris, 1968),p. 339

Etudes sur le temps humain, vol. I, p. 364.

Ничтожности всего человеческого (фр.).

Последнее основание, смысл жизни (фр.).

Benjamin Constant (par lui-meme)(Editions du Seuil: Paris, 1968), p. 28.

В словаре 1762 года слово «движение» определяется следующим образом: «различные импульсы, страсти или аффекты души».

Etudes sur le temps humain, p. 148–152.

Ibid., р. 148–151.

Диахронический порядок некоторых текстов, таких как введения к первому тому Etudes sur le temps humain и особенно — к Les Metamorphoses du cercle, может создать впечатление, что Пуле намерен написать общую историю сознания. Однако причина не в этом. Его мысль сохраняет единство на онтологическом и методологическом уровнях, но не по отношению к истории. Поскольку литература им понимается как вечно повторяющаяся последовательность новых начинаний, отношение между отдельным дискурсом, прослеживающим внутреннюю жизнь писателя ab ovo, и всеобщим дискурсом, описывающим совокупный исторический ход, не имеет никакого смысла. Некоторые исторические события могут быть описаны, как если бы они были общими moments de passage, всецело совпадающими с отправными точками индивидуального cogito. Однако историческая структура устанавливается только как классификационный принцип, не имеющий внутренней значимости. В исследовании о Прусте, которым завершается первый том Etudes sur le temps humain, была предпринята попытка вписать индивидуальное развитие в историческую схему, заявленную в предисловии. Но пример этот остался в единственном числе. Свет, который метод Пуле способен пролить на историю литературы, — это лишь побочный продукт его действия, но никак не ведущий принцип.

Benjamin Constant, p. 54

Benjamin Constant,p. 67

Etudes sur le temps humain, p. 394

Отправная точка (фр.).

Le Point de depart (Paris, 1964), p. 40.

Переходного момента (фр.).

Эти статьи, посвященные отдельным критикам (Ривьеру, дю Бо, Башляру, Бланшо, Марселю Раймону, Старобински и др.), когда-нибудь будут собраны в отдельную книгу о современной критике.

«La pensee critique de Charles du Bos» Critique, 217, июль 1965, рр. 491–516.

«La pensee…», р. 501.

Les Chemins actuels de la critique (Plon: Paris, 1967), p. 478.

«Lapensee…», op. cit. p. 515.

«La pensee. ", р. 502.

«La pensee. ", р. 503.

Mesure… p. 334–335.

Иначе, по-видимому, дело обстояло ранее, в более теоцентричный период, когда литературный язык мог непосредственно служить религиозному опыту. По исторической схеме, представленной Пуле, возрастающая, начиная с восемнадцатого века, секуляризация лишила язык этой возможности. Такой исторический взгляд, конечно, далеко не оригинален, Пуле, вероятно, приводит его, чтобы оправдать свою фундаментальную преданность литературному призванию, преданность, ни разу не дрогнувшую. Если в семнадцатом веке между литературой и религиозным мышлением нет несовместимости в отыскивании подлинного «я», это возводит достоинство литературного акта на уровень, который не может быть принижен никаким последующим событием. Мысль Пуле не питается ностальгией по теологической строгости семнадцатого века, который ему хорошо знаком и понятен; скорее, в ней полагается, что основная часть этой энергии позднее сохранилась в манифестациях литературного гения. Расин мог бы быть как теологом, так и поэтом; нельзя того же сказать о Руссо, еще менее — о Прусте. И все же то, что объединяет Расина, Руссо и Пруста, и то, что дает их творчеству жизненную энергию, принадлежит именно их призванию как писателей и, следовательно, неразрывно связано с их литературным проектом.