P. Фрумкина - Психолингвистика

Представление о четырех типах т. пережило тысячелетия и уже в XVIII в. было развито великим немецким философом Кантом, который стремился увязать т. и характер (см.). Именно к Канту восходят привычные для нас "житейские" определения конкретного человека как "сангвиника" или "меланхолика". Кант считал, что для сангвиника характерна быстрая смена эмоций при малой их глубине. Холерик, напротив, хотя горяч и вспыльчив, но глубок; меланхолик реагирует не сразу, но при этом переживания меланхолика глубоки и длительны. Флегматик и реагирует замедленно, и по содержанию его эмоции не слишком глубоки.

В реальной жизни чистые типы т. встречаются крайне редко: человек слишком сложен, чтобы его можно было описать такой простой схемой. Тем более что склонность человека к быстрым или замедленным реакциям, его импульсивность или уравновешенность, глубина переживаний или их поверхностность только до известной степени определяются т. Как существо социальное, человек вынужден приспосабливаться к другим людям, и, считаясь с ожиданиями семьи, друзей, окружения и вообще с требованиями жизни, он способен при необходимости умерять свой пыл или же заставлять себя быть более энергичным, преодолевать надежду на "авось" и природную лень.

Хотя с т. рождаются, но, чтобы жить в мире с собой и другими, человек вынужден помнить, что он существует в мире других людей, каждый из которых тоже наделен особым т. и, что не менее важно, имеет свои цели и желания, свой характер. Это еще трудно для ребенка, но возможно с того момента, когда человек осознает себя как "Я", который должен взаимодействовать с Другим, понимаемым как "Ты", т. е. в диалоге равных и необходимых друг другу личностей. Внимание к отношениям "Я" и "Ты" смягчает зависимость человека от "неудобных" для него и для других черт его т., таких, как природная застенчивость, раздражительность или медлительность. Человек, обуздывающий в себе "природное" ради культурного, социального, нередко переживает так называемое "второе рождение", сознавая себя "человеком среди людей". Так он становится личностью (см.).

В какой мере от т. зависят поступки человека? Нередко в значительной. Как определяющий "психофизиологическую базу" характера (см.), т., казалось бы, не подлежит оценочному суждению: недаром мы говорим "неудержимый т.", но не говорим "скверный т.". Мы не противопоставляем сангвиника меланхолику как лучшее — сомнительному. Тем не менее в разные исторические периоды и в разных культурах те или иные типы т. оказываются выделенными как социально и культурно предпочтительные. Об этом свидетельствуют памятники литературы прошлого и литература настоящего.

Например, в исландских сагах бешеным, неукротимым т. обладают не только герои, но и героини, что непредставимо для русской традиции: неистовымможет быть Протопоп Аввакум, но не его жена. В культуре Японии воинам–самураям в пределах кодекса самурайской чести положено открыто демонстрировать свирепость и готовность умереть за честь рода, в то время как представителям других сословий в ряде обстоятельств японская культура предписывает внешнее беспристрастие, в силу чего полагается скрывать самые естественные чувства, в том числе — скорбь по умершим близким, т. е. проявлять сверхсдержанность вне зависимости от т.

Оправдывает ли т. поступки, которые мы считаем неблаговидными или неуместными? Скорее объясняет, чем оправдывает. Впрочем, в законодательстве многих стран оговорено, что человек, совершивший преступление в состоянии аффекта, т. е. ослепленный эмоциональным взрывом, может рассматриваться как жертва собственного т. и потому заслуживает смягчения наказания.

Примеры, анализируемые ниже, частью взяты из литературы, частью — из биографий выдающихся личностей.

Подчеркнем еще раз, что, относя конкретного человека к тому или иному типу т., мы лишь эскизно обрисовываем его как личность.

Холерик.Несомненным холериком была Марина Цветаева — великий русский поэт (1892–1941). Рано сформировавшаяся как личность, она вкладывала максимальную полноту страсти во все, что она делала. Накал и глубина ее чувств раскрыты в ее стихах и прозе, но не в меньшей степени — в письмах и дневниковых заметках. Она сама писала о своей "безмерности в мире мер". Она действительно безмернолюбила своих детей, родных и друзей; она испытала страстную любовь не только к людям, которых она мало знала, но даже к тем, с кем она вообще не была лично знакома — это великий немецкий поэт Р. М. Рильке, с которым Цветаева только переписывалась, и великий русский поэт Борис Пастернак, при встрече с которым до своей эмиграции она лишь обменялась несколькими словами.