Ревекка Фрумкина - Мой учитель А А Реформатский

Р.М. Фрумкина

Мой учитель А.А.Реформатский

Умирают мои старики

Мои боги, мои педагоги,

Пролагатели торной дороги,

Где шаги мои были легки.

Вы, прикрывшие грудью наш возраст

От ошибок, угроз и прикрас,

Неужели дешевая хворость

Одолела, осилила вас?

Б.Слуцкий

Почти пятьдесят лет каждый вступающий в филологию открывает учебник А.А.Реформатского "Введение в языкознание". Александр Александрович Реформатский родился в 1900 и умер в 1978 году. Все больше тех, для кого Реформатский - это учебник, подробно тому, как Ожегов - это словарь. Для меня же Реформатский это - "наш А.А.", которого между собой мы иногда любовно называли "Старик". Ожегов - это Сергей Александрович, друг А.А., которого я часто видела в институте.

В учебниках, словарях и других книгах эти люди оставили свой след на земле. Но живая традиция - это не только книги и статьи. Это прежде всего заповедь способа бытия в науке и в обществе, это уроки жизнетворчества. Живая традиция реализуется в людях. Именно поэтому каждый год, начиная с 1979, в середине октября в Институте языкознания Академии Наук (теперь Российской Академии) на научные заседания памяти Реформатского собираются вместе ученые разных поколений. "Реформатские чтения" организуют по очереди те, кто в разные годы учился у Александра Александровича. Когда в 1986 году это предложили сделать мне, я решила пригласить выступить именно тех, для кого Реформатский - это уже только учебник, Московская фонологическая школа, статьи и книги.

В нашем институте маленький зал. Когда притихли те, кому пришлось довольствоваться стульями в коридоре, я поразилась, как много в зале лиц совсем юных. И подумала: непросто будет рассказать им о том, чему и как учил нас А.А.Реформатский. И еще более сложно будет объяснить, что он для нас значил.

Мы, т.е. сотрудники Сектора структурной и прикладной лингвистики Института языкознания АН СССР, которым Александром Александрович заведовал, сидели с ним бок о бок без малого двадцать лет. Сначала в тесной комнатке, именовавшейся "за залом", в особняке на углу Волхонки и бульвара ( там сейчас помещается Институт русского языка РАН). Позже - в еще более тесном закутке, в подвале флигеля, который Реформатский называл "голицынские конюшни", напротив Музея изящных искусств. (Так называли музей в моем детстве и так называл его А.А.). Ну, а в здании на Большом Кисельном, где мне предстояло теперь выступить,мы с ним уже не сидели...

Я не была ученицей Реформатского в прямом смысле слова - не училась у него в аспирантуре, не занималась ни фонологией, ни морфологией. Мои задачи всегда были далеки от А.А., хотя круг его интересов был необычайно разнообразен. Всеяден он, однако же, не был. Он не читал мои работы - и не делал вид, что читал. Дело было не в этом. Все мы, окружавшая его молодежь, интересовали его как люди. Сам он был неповторим - и предполагал эту неповторимость в нас. Это было изначально: если мы чем-то заняты, значит, это имеет смысл. А раз так, надо дать нам свободу заниматься своим делом, не критикуя выбор целей, не навязывая оценок. Это было особенно важно в те жесткие времена.

Молодое поколение, как я сейчас думаю, принципиально не может ощущать свое положение как привилегированное по сравнению с жизнью и бытом поколения предыдущего. Никого нельзя убедить словами наподобие "вам-то хорошо, вы можете то-то и то-то, а для нас это было бы невообразимым подарком". Все позитивное неосознанно воспринимается как естественное и должное, а негативное - как незаслуженное наказание, невезение. Никого не может утешить тот факт, что у него есть крыша над головой в то время, как количество беженцев в России близится к миллионам.

Такая позиция не только понятна - она в определенном смысле правильна. Норма как таковая не осознается. Осознается и переживается ее нарушение. И здесь коллизии, характерные для науки и вообще культуры - не более, чем частные случаи проявления общей закономерности. Никто не ощущает как подарок то обстоятельство, что на русском издано и откомментировано практически все наследие Соссюра. Или что русское издание "Основ фонологии" Трубецкого есть в любой университетской библиотеке. Между прочим, русский перевод сделан А.А.Холодовичем, а комментарии ( в виде послесловия) - написаны А.А.Реформатским.

Холодович и Реформатский были тогда уже немолоды и широко известны. Труд, положенный ими на русское издание "Основ", был прежде всего гражданским поступком, равно как и переиздание "Курса общей лингвистики" Соссюра, которое стоило Холодовичу многолетних усилий.