Йозеф Томан - Сократ

- Не преувеличиваешь ли ты, юноша? - усмехнулась Аспасия.

Анаксагор сказал:

- Сократ преувеличивает всегда и во всем. Мне приходится без конца напоминать ему о необходимости быть умеренным - но сегодня, я убежден, он не преувеличивает.

Сократ впервые видел Аспасию. Видел ее глубокие азиатские глаза, в которых светился желтый, как львиная шкура, свет. Он не осмеливался надолго погружать в них свой пытливый взор.

Раскрылись накрашенные кармином, совершенной формы губы, блеснули алебастровые зубы:

- Преувеличивать свойственно юности... и искусству. Следует быть умеренным и в требовании умеренности.

Она обращалась к Анаксагору, а затем снова повернула голову к Сократу. При этом движении золотая диадема сверкнула крошечными рубинами, колыхнулись мягкие складки шафранного пеплоса и накидки, застегнутой на плече золотой пряжкой. Тонкая ткань обрисовала совершенные формы ее тела. Прекрасная, приветливая, мудрая. Удивительно ли, что в свое время она ослепила персидского царя? Удивительно ли, что ослепила и Перикла?

Что-то стукнуло, зазвенели осколки. Аспасия подняла глаза на прислуживавшую рабыню. Та убежала, и в ту же минуту появился домоправитель Эвангел и доложил госпоже, что рабыня Файя уронила вазу, на которой изображена богиня радуги Ирида.

- Моя самая красивая ваза... - огорчилась Аспасия.

- А, это та, с превосходной Иридой, - вздохнул Фидий. - Большая потеря!

- Это преступная неосторожность. Файя заслуживает сурового наказания, заявил Эвангел.

Сократ наблюдал за Аспасией. Ее лицо прояснилось.

- Файя любит причесывать меня. - Аспасия взглянула на домоправителя. Целый месяц она не будет меня причесывать.

Эвангел вышел.

- И это достаточное наказание? - спросил Фидий.

За стеной послышался женский плач.

- Это очень жестокое наказание, - возразил Софокл. - Если бы Аспасия запретила мне приходить к ней на ужин, я был бы в таком же отчаянии, как и эта девушка.

Сократ смотрел на Аспасию как зачарованный. Она ему улыбнулась и обратилась к Фидию:

- Ты хвалишь Сократова Силена, Фидий. Скажи нам, какую работу хочешь поручить Сократу?

Фидий задумался. Мысленно он уже распределил работы над Парфеноном. Пока что он поставит Сократа в ученики к опытному скульптору, сам проследит, как себя покажет юноша, а потом? Доверить ему, если он оправдает надежды, самостоятельное дело? После возведения Парфенона Перикл думает начать строительство новых Пропилеев... Фидий повернулся к Сократу.

- Сперва будешь исполнять мелкие вспомогательные работы. Позже, если принесешь мне удачные эскизы, доверю тебе большое произведение.

- Правильно, Фидий, - заметил Перикл. - Молодым людям надо давать большое дело, пускай проверят свои способности и силы. А ты, Сократ, не испугаешься?

Тот скромно ответил:

- Резец я держу в руках с шестилетнего возраста. Я бы желал получить большую работу.

- Хорошо, - сказал Фидий. - Для фриза над новыми Пропилеями ты изваяешь трех Эринний: Аллекто, Тисифону и Мегеру.

Глаза Аспасии выразили испуг.

- Эриннии?! - воскликнул Сократ. - Этого, прости... это я не могу. Хотел бы, очень хотел, но - не могу...

- Сократ! - возмущенно перебил его Анаксагор. - Ты осмеливаешься отказать Фидию?!

Сократ упорствовал.

- Эриннии, три старухи в развевающихся лохмотьях... Крылья и когти как у коршунов... Вместо волос - клубок змей, глаза, налитые кровью... Нет, этого я не могу. Прости меня, великий Фидий, не могу.

Фидий был задет; он вскипел:

- Неслыханно! Я выбрал для тебя работу, на которой ты можешь дать волю фантазии, показать свой ум... Тебе просто не хватает смелости. Ты не художник!

Перикл отодвинул блюдо с ореховым печеньем в вине.

- Остановись, Фидий, - сказал он. - А мне Сократ теперь-то и понравился. На его месте всякий, хотя бы и опытный, художник поклонился бы тебе до земли за такое предложение. Хмурься, Фидий! Но я не верю, чтоб тот, у кого хватило мужества в глаза тебе отказаться от твоего предложения, был лишен смелости художника.

Фидий не отступал:

- Этот безбородый юнец идет наперекор не только мне, но и тебе, дорогой Перикл. Ты ведь сам желал поместить над Пропилеями трех Эринний, чтоб они предостерегали от кровавых преступлений всякого, проходящего под ними!

- Да, - вымолвил Перикл - он думал о роке Алкмеонидов, который не переставал ужасать его. - Да, я хочу, чтобы никто не нарушал клятв, никто не осквернял бы древних обычаев... - Он взглянул на Сократа. - Почему же, Сократ, не хочешь ты ваять Эринний?