Йозеф Томан - Сократ

Под общий хохот Сократ закончил речь столь неожиданным поворотом, сорвал оливку и с удовольствием стал ее жевать.

- Я нахожу, что наши неприятели, вот эти тысячи оливок, готовы пасть. Призываю военачальника и верховного вождя, царя Агамемнона, отдать приказ к наступлению!

Критон весело подхватил:

- Ахейцы! Воины! Вперед на врага - и всех в плен!

- Стойте! - закричал Главк. - Сначала перекусить после длительного похода!

Ячменные лепешки, три кувшина молока - и, разделившись попарно (один сбивает плоды, другой собирает их в корзину), они бросились на "врага".

- Я еще не видывал и не слыхивал, чтоб Афродита оказывалась в паре с трещоткой Терситом... Ну что ж! Сегодня вижу такое впервые, - пошутил Критон, когда Сократ с Коринной направились к высокому и довольно удаленному от всех дереву.

Сократ поднял девушку как перышко, подсадил на дерево. Усевшись на ветке, она стала болтать ногами, засмеялась, открывая зубы, белизной превосходящие паросский мрамор. Сократ снял с нее сандалии, перецеловал все пальчики на ногах. Ей было щекотно, она смеялась так, что, посрамленные, умолкли все птицы в саду. Сократ погладил пятки Коринны - как влюбленный и как скульптор.

- Вот это пяточки! - восхитился он. - Как два каштана...

- А щиколотки, по-твоему, пустяк? - по-детски наивно кокетничала Коринна.

- Щиколоточки нежные, как горлышко высокой вазы для одного цветка, а здесь ваза так красиво округляется, - любовался Сократ, поглаживая ей стройные икры. - Коленочко маленькое, круглое, как яблочко, а выше...

- Сократ! Сколько у вас уже корзин?! - озорно крикнул Симон.

Коринна показала брату язык и ответила:

- В два раза больше, чем у тебя! - Но тут же смущенно посмотрела на Сократа. - Я виновата, соблазняю тебя...

- Соблазняй, милая, и не бойся: мы их догоним. Я знаю одну хитрость, как ускорить сбор.

Он поставил корзину под веткой, отягощенной плодами, и сильно тряхнул ветку, после чего осталось сбить шестом лишь несколько оставшихся оливок; корзина быстро наполнилась.

По всему саду раздавались шутки, возгласы, смех. Труднее всего было добраться до верхних оливок. Коринна, поскольку была легче юношей, залезала выше всех и сбивала плоды с самых недоступных веток, - сама смуглая оливовая веточка. Сократ пристально следил за каждым ее движением, бесстыдно заглядывал под задравшийся подол пеплоса, на бедра и живот девушки и, восхищенный явленной ему красотой, забывал об оливках.

Коринна - простое и чистое дитя природы. Нет в ней ложной стыдливости городских девиц. Она знает, что хороша, видит, как восхищается ею Сократ.

- Я тебе нравлюсь? - тихонько спрашивает она.

- Ах, нравишься! Нравишься! Ужасно ты мне нравишься!

- И мои длинные ноги тебе нравятся?

- У тебя красивые длинные ноги, будто созданные для танца...

- Я люблю танцевать, когда меня никто не видит.

- Тебе как раз надо танцевать, чтоб тебя видели. Жаль, когда пропадает втуне хоть малая капелька красоты... Станцуешь?

- Ладно, если хочешь. Я очень рада, что нравлюсь тебе. Вся ли?

- Вся - все то, что я вижу.

- Тогда смотри на меня, раз я тебе нравлюсь!

Сократ понизил голос:

- Вечером осмотрю тебя всю, хорошо?

Девушке было невдомек, что это говорит не только влюбленный, но и скульптор.

- Осмотришь меня? Зачем?

- Хочу знать во всех подробностях, что я люблю.

- Ну хорошо, - беспечно согласилась Коринна и полезла еще выше.

Он не сводил с нее глаз, пока она не спустилась на нижнюю ветку и не спрыгнула прямо в его объятия, губы к губам.

Сестры Главка тем временем зажарили баранину на ужин себе и гостям. Хорошенькие, славные девушки лет около двадцати, они накрыли ужин под фиговым деревом, расстелив циновку прямо на траве. После трудов золотисто-поджаренное мясо, пахнущее чесноком, было съедено с большим аппетитом и обильно запито домашним вином.

После ужина Сократ повел всю компанию в виноградник, у входа в который на пьедестале стоял высеченный из камня бюст бога Диониса.

На маленьком алтаре перед изваянием Сократ принес жертву богу - горсть лучших оливок и большую гроздь винограда. Девушки сожгли благовония.

Перед жертвенником Диониса простиралась лужайка. Сестры Главка увенчали себя и Коринну венками из полевых цветов, готовясь к ритуальному танцу в честь Диониса. Главк заиграл на авлосе.

Сестры его, босиком, в белых, до колен пеплосах, стянутых в поясе красными лентами, распустив волосы, начали на траве священный танец, постепенно перешедший в дикие прыжки и оргиастические движения вакханок.