Именно таким событием и явилась Ливонская война. Она не была сколько-нибудь популярна в массах, а своим плачевным исходом, мягко говоря, не преумножила славы Отечества.
Ливонская война не стала популярной, как не может быть популярной любая несправедливая, захватническая война. Все без исключения отечественные авторы, хоть сколько-нибудь затрагивающие в своих трудах это событие, избегают в отношении его таких эпитетов, как завоевание, военная интервенция, захват, но от смысла не уйти. Агрессивную позицию Московского государства наши деятели исторической науки пытаются объяснить жизненной необходимостью выхода к морю для овладения удобными путями сообщения с Европой, ни мало не смущаясь тем, что необходимость, пусть даже самая острая, самая насущная, не может служить оправданием зла и насилия, а потому мы не можем принять оправдание вооруженной агрессии одного государства с целью аннексии другого и захвата его территории какой бы то ни было необходимостью в чем бы то ни было. Мало ли в чем тот либо иной народ, или государство, в силу географических условий, ниспосланных природой, может испытывать необходимость. Так можно оправдать любого агрессора, вплоть до претендента на мировое господство. И представьте себе, оправдывают. Для многих наших научных и общественных деятелей факта необходимости овладения морскими путями оказывается достаточно для того, чтобы агрессии против Ливонского Ордена в середине XVI столетия дать положительную оценку. Так, например, современный военный историк H.A. Шефов пишет:
«После ликвидации угрозы с востока важнейшей целью российской внешней политики становится выход к морям. Великие географические открытия, рост морской торговли и технические изобретения дали мощный импульс развитию Европы. Эти перемены происходили в стороне от России, лежащей на обочине основных путей сообщения. Самым близким и удобным для прямых связей с центрами европейской цивилизации было Балтийское побережье. Но доступ к нему преграждали владения Ливонского ордена, который, не желая усиления России, препятствовал ее внешним контактам…
Наличие такого враждебного барьера не устраивало Москву, стремящуюся вырваться из континентальной изоляции. Впрочем, России принадлежал небольшой отрезок балтийского побережья, от бассейна Невы до Ивангорода. Но он был стратегически уязвим, и там не имелось ни портов, ни развитой инфраструктуры. Так что Иван Грозный надеялся воспользоваться транспортной системой Ливонии. Он считал ее древнерусской вотчиной, незаконно захваченной крестоносцами».
В приведенном высказывании трудно уловить позицию самого автора. Казалось бы, он сохраняет нейтралитет и отношение к проблеме ограничивает позицией русского царя, но, судя по тону повествования, похоже, что историк ее разделяет. А вот в ней сквозит вся сущность профессионального агрессора.
У России есть морское побережье, которое уязвимо не более, чем любое другое. Например, немецкий порт Нарва отделен от русского Ивангорода рекой в сотню-полторы метров шириной. О какой тогда разнице в степени уязвимости между этими двумя городами можно говорить? Что касается отсутствия на принадлежавшем России побережье портов и развитой инфраструктуры, то это правда. Но историк верно подмечает, что вместо того, чтобы заняться строительством портов и налаживанием соответствующей инфраструктуры, Иван Грозный с нескрываемым цинизмом надеется «воспользоваться транспортной системой Ливонии». И это понятно: агрессор никогда не создает своего, агрессор захватывает чужое, сделанное кем-то. Ну, а о том, насколько обоснованы претензии царя на Ливонию, как на свою вотчину, нам придется достаточно говорить ниже.
Необоснованности требований чужих земель одной только необходимостью выхода на морские просторы не могут не понимать наши историки. А потому они, а еще больше политические заказчики их продукции, оправдывая стремление русского государства пробиться к морю, войнам, имеющим целью завоевание чужого морского берега, пытаются придать справедливое начало. Так, в отечественной исторической науке в свое время появилась на свет и по сегодняшний день продолжает господствовать концепция, согласно которой Россия якобы когда-то владела морским побережьем, затем потеряла его, а потом решила вновь вернуть утраченное. Так, например, известный советский военный историк Е.А. Разин в своей знаменитой многотомной «Истории военного искусства» Ливонскую войну внес под рубрику «Войны XVI в. за воссоединение русских земель». Впрочем, не только Ливонскую войну. Под той же рубрикой у него видим и Казанскую эпопею, Астраханский поход и пр. Оказывается, все это войны «за воссоединение русских земель». Относительно всех их историк вещает:
Читать дальше