Евгений Фирсов - Т. Г. Масарик в России и борьба за независимость чехов и словаков

Предыстории появления упомянутых Манифеста и Заявления Опоченский касается в другом письме – от 13 июля 1917 г.: «.. А теперь, что касается политики. Начну с родины. Когда в нынешнем году лед тронулся, правительство заявило о своем намерении созвать парламент, депутаты стали съезжаться и принимать государственно-правовые заявления. Среди интеллигенции возникло недовольство: было очевидно, что в каждой политической партии ряд деятелей так называемого Президиума Чешского союза ведет австрофильскую политику, явно вступая в противоречие с волей народа (курсив мой. – Е.Ф.) – Тоболка, Шмераль, Фидлер, Удржал, Габрман. Названные господа подписали когда-то первое официальное Заявление Чешского союза, а именно то, которое было им предложено министром иностранных дел Черниным…» [376]. Опоченский также подчеркивал несомненное влияние Манифеста деятелей чешской науки и культуры (его авторами он называет Квапила и Гейдлера) на изменение позиции чешских депутатов рейхсрата и принятие ими Заявления от 30 мая 1917 г. Для нас особенно важно свидетельство той части данного письма, в которой говорится, что именно широкое общественное мнение вынудило депутатов в мае 1917 г. покинуть Прагу и направиться в Вену, активизировать свою деятельность в парламенте в защиту национальных интересов и принять отредактированную в соответствии с изменившейся обстановкой национально-политическую программу. Опоченский касается и отношения чешских историков к Манифесту деятелей науки и культуры, компании сбора подписей под ним. Так, Пекарж полагал, что в данном документе содержится отход от так называемого государственно-правового принципа и фигурирует требование присоединения Словакии. Опоченский оправданно критикует позицию Пекаржа: «Можно определенно сказать, что Пекаржу – а ему как историку свойственны недостатки – чужда естественно-правовая концепция (т. е. признание права наций на самоопределение. – Е.Ф.). Он постоянно выступает против требования чешско-словацкого (подчеркнуто в оригинале. – Е.Ф .) государства. Он признает государственно-правовые претензии венгров; словацкий же вопрос, как он считает, лишь усложняет чешское движение, будучи невыполнимым якобы требованием. Однако очевидна более глубокая причина такой позиции: Пекарж просто не способен к восприятию демократии и процесса демократизации, в этом отношении в нем сидит консерватор. Да и статьи его путаные с этой точки зрения; раз он предлагает оставаться в рамках монархии, то естественно оказывается в конфронтации с позицией большинства народа, выступающего за пункт 3-й Заявления от 30 мая» [377].

Манифест деятелей науки и культуры, по свидетельству Опоченского, отказались подписать и другие историки – представители консервативного направления в историографии, а именно Й. Шуста и Я. Бидло. Лишь после активной поддержки Манифеста в народе Шуста спохватился и подписался под документом. В том же письме Опоченский сообщал, что в поддержку требования создания независимого государства Гейдлер основал два новых периодических издания – «Národ» и «Česká demokracie». Опоченский, как следовало из письма от 13 июля 1917 г., отчетливо представлял себе задачу включения в программу чешского национального движения словацкого вопроса и ориентации на создание единого государства чехов и словаков. С этой целью он занялся журналистской деятельностью, в частности, стал сотрудничать в моравской газете «Lidové noviny». Опоченский писал, что в Моравии «гуситские традиции слабее». Он продолжал: «Моравия в этом отношении нуждается в истории больше, чем Чехия… Как только представится возможность, мне надо проникнуть и в Словакию. В Чехии деятелей хватает, а вот Моравия и Словакия – совсем девственный край. Хотелось бы быть ближе к народу и иметь возможность в большей степени, чем в Чехии, на него воздействовать» [378]. Он призывал и своего адресата Халоупецкого активизировать деятельность в пользу формирования национального самосознания у чехов и словаков.

Сдвиги, происходившие в позиции ряда представителей школы Голла, отражены также в переписке историков Бедржиха Мендла (1892–1940) и Камила Крофты (1876–1945). В письме от 23 октября 1917 г. Мендл писал Крофте в Прагу: «С большим вниманием я слежу за событиями в Праге. Я радуюсь не только сдвигам во внутриполитической обстановке, но и культурному подъему. С чувством благодарности мы читали Ваши статьи в “Народе”, и я считаю просто счастьем, что в Вашем лице осуществился контакт школы Голла со здоровым политическим национальным течением (курсив мой. – Е.Ф.). Мне и ранее были известны Ваши взгляды, еще, будучи студентами, мы Вас чтили особо. Важно именно то, что Вы оставили ряды просто критиков и взяли на себя смелость ответственности за нынешние дела.» [379]Мендл, как видим, одобрительно оценил процесс включения активной части позитивистской школы Голла, ее демократического направления, в национально-освободительное движение, в противовес позиции «иерархов» Голла и Пекаржа.