Евгений Фирсов - Т. Г. Масарик в России и борьба за независимость чехов и словаков

О том, что Штефанику не нашлось достойного места в созданной республике, пишет и Й. Гусар, анализируя в этой связи странную позицию самого президента Т.Г. Масарика, высказавшего в своих мемуарах, я бы сказал, крамольную мысль об «авантюризме» Штефаника. Это особенно горько осознавать, поскольку нет никаких сомнений в самоотверженном служении Штефаника своей родине, национальному делу, в его героизме и смелости, в чем мы убедились при анализе его небезопасной деятельности в далекой России. Историк Й. Гусар по праву развенчивает это абсурдное обвинение в адрес Штефаника.

Словацкий историк Й. Гусар показал, как в период подготовки и издания мемуаров генерала Жанена президент Т.Г. Масарик всячески пытался тенденциозно исказить историческую действительность, а именно – внести цензурную правку в чешский текст. Это касалось фразы в книге Жанена о том, что в планы Штефаника, по его личному свидетельству, входило занять в Чехословацкой республике пост вице-президента в родной Словакии.

В конце концов, под нажимом Масарика, этот сюжет исчез не только из чешского перевода мемуаров Жанена, но из французского оригинала [316]. Это говорит о многом. На деле, без сомнения, шла острая политическая борьба за главные государственные посты и определение конституционных прав Словакии в ЧСР. Зная решительный характер М.Р. Штефаника, руками которого, как мы видели выше, в самое критическое время его соратники, что называется, «загребали жар», нельзя допустить мысли, что он сам мог бы сложить руки и самоустраниться от решения этих проблем. И его последний полет в Словакию в начале мая 1919 г. значил без сомнения больше, чем просто предполагаемая побывка в родных краях.

Уже в день гибели (!) Штефаника президент Масарик в ответе на цитируемое мной выше апрельское письмо Бенеша под последним (!) пунктом 4) отреагировал на случившуюся трагедию. Я бы сказал, что эта реакция на гибель своего ближайшего (зачастую просто незаменимого), талантливого словацкого соратника была высказана, как бы между прочим, весьма и весьма сухо, без эмоций, а возможно даже не лишена определенного цинизма. Президент Т.Г. Масарик 4 мая 1919 г. писал министру иностранных дел Э. Бенешу: «Милан мертв – и даже эта смерть в соответствии с его карьерой; в крайнем случае без труда ее так можно символизировать. Его не стало в тот момент, когда я строил планы, каким образом все уладить и как с ним разговаривать. И физически, и духовно смерть не хуже, чем конец, который его, беднягу, ждал по прогнозам наших медиков в Сибири (доктор Фоустка). У меня столько дел, что лишь украдкой (?! – Е.Ф.) философствую о его смерти… Ваш Масарик » [317].

Думается, что Масарика, без преувеличения, в том момент волновала в большей степени судьба парижского наследства М.Р. Штефаника. В приписке к своему письму президент не забыл добавить: «Внимание на квартиру и собрания Милана: здесь находится его секретарь Лакомый, который с ним был в Сибири, и он все знает» [318].

Перипетий с багажом Штефаника и судьбой его наследства Й. Гусар в своей книге также касается, однако уже с позиций нынешнего дня, когда все еще актуальна проблема раздела и реституции культурного наследия между Чехией и Словакией. Автор в большей мере сокрушается по поводу судьбы антикварных художественных собраний увлеченного коллекционера Штефаника, например скульптур Гогена и т. д.

Меня же, как историка, прежде всего волнует вопрос, куда и как исчезло письменное наследие Штефаника периода Первой мировой войны и его материалы заграничного чехо-словацкого движения Сопротивления. Можно предположить, что все это исчезло ранее с легкой руки Бенеша при помощи легионера Лакомого, бывшего адъютанта Штефаника, и не вошло в сохранившиеся описи имущества, проведенные экспертами чехо-словацкого МИД. Так что резервы для продолжения поиска письменного наследия М.Р. Штефаника, думается, еще имеются.

В случае со Штефаником о самоубийстве нельзя даже допускать малейшего намека. Ведь ему, как офицеру и кавалеру ордена Почетного легиона, был без сомнения свойственен непоколебимый кодекс воинской чести. Разве мог Штефаник пойти на рискованный шаг и повлечь гибель всего итальянского экипажа? Только в нынешние времена, когда значительно поколебались моральные и этические устои, отдельные безответственные писатели могут с легкостью говорить о возможном самоубийстве Штефаника.