Бенгт Янгфельдт - От варягов до Нобеля. Шведы на берегах Невы

Цорн, по собственному выражению, «составлял речи, одну глупее другой», но пришедший на помощь Эдельфельт смастерил на французском языке речь, которая «годилась для русских условий».

После того как прозвучали и прочие речи, началось «ужасное целование в щеки» — обычай, который Цорн счел «черт знает до чего неприятным». Проведя несколько дней в Москве, где состоялось не менее грандиозное торжество, он вернулся домой. На вопрос, почему он столь поспешно покинул Россию, художник застенчиво сослался именно на неизбежные поцелуи в щеку: «Меня целовали все мужчины, но ни одной женщины».

Предполагалось, что за время пребывания в России Цорн напишет несколько портретов, в частности княгини Тенишевой, знаменитой покровительницы искусств, и самого императора. Но художник страдал головной болью, и планы не осуществились. «Я попытался писать портрет княгини, и дело шло замечательно, однако не решился продолжить его из-за головной боли, — писал он жене. — Боль появляется через десять минут после начала работы». В своих «Автобиографических записках» художник намекал, что в княгине, явной лесбиянке, было нечто отталкивающее: «Таких людей я вообще не пишу, и пришлось отговориться болезнью…» В сексуальной ли ориентации княгини заключалась главная причина или в головной боли — трудно сказать, однако выпитое во время банкета шампанское вполне могло испортить Цорну настроение…

Хотя художнику не удалось ничего сделать во время пребывания в России, он все же считал его очень успешным.

В последнем письме домой перед отъездом он отмечал: «Все было удачно — большего триумфа я никогда не переживал».

Несмотря на то что на рубеже веков шведская литература была в России очень популярна, литературных соответствий Рослину, Патерсену, Лидвалю или Иогансо-ну по естественным причинам не было: писателю сменить страну — то есть язык — не так легко.

Имя, часто упоминающееся в связи с Петербургом, — это поэтесса Эдит Сёдергран, родившаяся здесь в 1892 г. Она была крещена пастором Каянусом, но отвезена в Райволу (Рощино) в двухмесячном возрасте. В 1903–1908 гг. она посещала классы для девочек в Петришуле, однако уехала из города до того, как стала профессиональной писательницей, и никогда не занималась в России какой-либо литературной деятельностью. Вопрос о ее связях с Россией — это главным образом вопрос о значении для ее творчества русской поэзии и прежде всего символизма. Эта тема выходит за рамки настоящей книги, тем более что она уже изучалась несколькими исследователями.

Однако же был писатель, оказавший глубокое влияние и на русскую читающую публику, и на живших в России шведов. Это Сельма Лагерлёф, которая после присуждения ей в 1909 г. Нобелевской премии по литературе стала весьма популярным гостем и лектором; зимой 1912 г. она с недельным визитом побывала в Петербурге и Москве.

В Петербурге она жила у Эммануила Нобеля, который во время торжественного вручения Нобелевской премии в 1909 г. пригласил писательницу погостить у него и его мачехи Эдлы. Это приглашение было повторено спустя два года. В новогоднем письме 1912 г. к своей подруге Софии Элькан Сельма Лагерлёф упоминает о том, что «в прошлом году Эммануэль пригласил меня пожить у них, и у меня нет причин для отказа». Однако она поедет, продолжает писательница, не по каким-либо делам, а «для отдыха»; особенно ее интересуют Таврический дворец, Петропавловская крепость и собрание живописи Эрмитажа.

Получив от Сельмы Лагерлёф письмо, в котором она сообщила, что принимает его приглашение, Эммануил Нобель с обратной почтой ответил: «Мне и моей мачехе доставит истинное удовольствие принять Вас своей гостьей в нашем старом петербургском доме, и заверяю Вас, что и Вы, и Ваша подруга здесь сердечно желанны». Он также напоминал писательнице, чтобы она не забыла взять с собой паспорт: «К сожалению, мы тут на святой Руси еще очень старомодны».

Письма госпожи Брендстрём и Эммануила Нобеля были адресованы в Финляндию, куда Сельма Лагерлёф была приглашена на торжества Шведского литературного общества, состоявшиеся 5 февраля 1912 г. То было первое посещение Сельмой Лагерлёф Финляндии; составленная программа ее визита могла, по выражению писательницы Элин Вегнер, «сломить сильного, как двенадцать мужчин, медведя». Помимо Гельсингфорса нобелевская лауреатка посетила также Або, Борго и Выборг. Поездка стала поистине триумфальной: люди набивались в лекционные залы так, что стены трещали, в школах отменили занятия, железнодорожные вокзалы были украшены зеленью, и поезду, на котором ехала писательница, порой приходилось останавливаться, чтобы народ мог выразить свой восторг национальному сокровищу Швеции.