Александр Щипков - Перелом. Сборник статей о справедливости традиции

Такое единодушие загадочно лишь на первый взгляд. Но на самом деле ничего удивительного в нём нет. Ведь расхожее понятие «душа-христианка» – не просто метафора, а указание на особую психологическую реальность. К ней-то и взывает проповедник, стремясь разбудить в нас «всё самое лучшее» и уже в эту благодатную почву заронить Слово Божье. Только тогда оно даст хорошие всходы. Его призыв направлен к тому, что УЖЕ ЕСТЬ внутри нас.

Вообще научиться – отчасти значит «вспомнить». Концепция «врождённого знания» оформилась ещё в учении Платона. Там она получила название Анамнесиса («знания-воспоминания»). В Средневековье и в Новое время философы говорили о «врождённых идеях». Сегодня эти установки по-прежнему востребованы в гуманитарных науках, например в генеративной лингвистике («врождённая грамматика» Н. Хомского) и в теории онтогенеза. Лингвисты и психологи знают, что в первые годы жизни ребёнок произносит словоформы, ошибочные по современным меркам, но соответствующие древним языковым нормам (в контексте русского языка, например, «уколить» вместо «уколоть», «квиток» вместо «цветок», «теля» вместо «телёнок» и т. п.).

Было бы странно, если бы глубинная память человека хранила древние нормы языка, но не хранила нормы нравственные. Нравственность не только результат рационального выбора, она имеет корни и в бессознательном. Более того, нравственный инстинкт играет в жизни человека огромную роль. Он нередко просыпается в ситуациях ответственных решений. Например, когда общество решает вопрос о собственной жизни и смерти. В этом случае верующие и неверующие приходят к одним и тем же решениям.

Нравственность ответственна за самосохранение – как человека, так и целого народа. Нормальные взрослые люди прекрасно знают, что порнофильм разрушает психику ребёнка и его физическое здоровье. Поэтому следует импульсивная реакция отторжения. Она естественна. Точно так же рецепторы кожи позволяют отдернуть руку от кипятка и сохранить здоровье.

Итак, врождённое нравственное чувство существует. К нему и будет апеллировать блюстительная власть.

Разговор о том, как и когда эта власть появится, – впереди. Соображения, которые мы имеем сегодня, – не какая-то идеальная конструкция, а рабочая теория. Но уже ясна точка приложения усилий. К тому же другого направления движения у общества нет. Прежний курс неизбежно ведёт к нарастанию энтропии, в результате которого социальная система пойдёт вразнос. Создание блюстительного государственного органа неизбежно. Тогда распад затормозится. Или общество рухнет и начнётся пресловутая война всех против всех, после которой придёт новый вождь и принесёт новый закон. Этот закон будет по-своему эффективен, но нравственного в нём будет мало.

Когда же общество будет готово к принятию идеи нравственного государства? Тогда, когда наберётся критическая масса людей, готовых быть нравственными хотя бы для того, чтобы избежать социального взрыва. Когда в государство будет вживлён нравственный критерий, изменится и нынешнее социально-политическое устройство, хотя заранее нельзя предсказать, в какую сторону и как. Но общество, безусловно, станет гораздо более справедливым, чем сегодня.

Мы должны понимать, что идея нравственного государства – отнюдь не дань национально-патриотическим комплексам. Она касается всего мирового сообщества. Без нравственного преображения современное государство не выйдет из тупика, в котором оказалось. Задача России – принять этот тренд и предложить его остальному миру. В этом случае мы займём лидирующие позиции в процессе неизбежного исторического перехода к новому типу государства. Будем не ведомыми, а ведущими. Разве мы этого не хотим?

В последние годы о судьбах российской интеллигенции говорят всё реже и реже. Интеллигенция умерла как сословие: социальное расслоение не обошло её стороной. Место интеллигенции занимают яппи и креативные менеджеры, лишённые коллективных моральных рефлексий. Почему же мыслящее сообщество безмолвствует? Мне кажется, что уже можно уверенно ответить на этот вопрос. Судя по всему, неподходящий момент для этого разговора не только сейчас. Это навсегда. Общественный ландшафт изменился настолько, что интеллигенция как социальное единство распалась и перестала играть какую-либо роль в общественных процессах.

О смерти интеллигенции дискутировали давно и много, но всё это были, что называется, субъективно-оценочные мнения отдельных людей. В плохих прогнозах недостатка не ощущалось. Но сегодня мы имеем совершенно иную ситуацию. Перед нами довольно достоверный критерий, позволяющий констатировать смерть с медицинской точностью, – отсутствие общественного интереса. Тема остыла, достигла нулевого градуса. Сам предмет спора – архаичное явление. Он не включен в повестку дня.