Марк Твен - Позолоченный век

Назавтра Филип продал все инструменты, оставил себе только два-три комплекта; кроме того, он продал на слом одну из опустевших хижин вместе со всей домашней утварью; на эти гроши можно купить еды и продолжать работу в одиночку. В конце дня, одевшись похуже, он отправился в туннель. Там он зажег свечу и стал ощупью продвигаться вперед. Странное дело: из глубины слышится стук кирки или бура... а вот и огонек блеснул... Да это Тим!

- Я нанялся на "Золотой вереск", - сказал ему Тим, - дней через десять мне приступать, а пока поработаю здесь. Надо же что-нибудь делать, и потом я вам должен - вы ведь давали мне деньги, когда я хворал.

- Ничего вы мне не должны, - сказал Филип.

Но Тим стоял на своем.

- Ну, вот что, - сказал Филип, - у меня есть немного еды. Будем работать, пока она не кончится.

Со следующего дня Филип работал буром, а Тим киркой. Вначале Филипу не терпелось увидеть результат каждого взрыва: не успеет дым рассеяться, а он уже тут как тут. Но всякий раз перед ним была все та же пустая порода, и под конец он уже почти равнодушно ждал взрыва и мало интересовался результатом. Он просто из упрямства продолжал тянуть лямку, не надеясь больше на успех.

Тим оставался с ним до тех пор, пока не пришло время ему уходить на "Золотой вереск", и тщетность их трудов удручала его, кажется, не меньше, чем Филипа. Когда он ушел, Филип продолжал сражаться с судьбой в одиночку; он работал изо дня в день, но дело шло медленно, и порой ему казалось, что он не подвигается ни на шаг.

Однажды под вечер он кончил бурить шпур, над которым трудился уже больше двух часов; очистил его, засыпал порох и вставил запал, потом заполнил шпур землей и мелким щебнем, как следует утрамбовал все это, поднес к запалу свечу и побежал. Вскоре раздался глухой взрыв, и Филип машинально повернул было назад, чтобы посмотреть, что получилось, но вдруг остановился в раздумье.

"Бесполезно, - сказал он себе. - Это просто смешно. Ну, найду я уголь... опять какой-нибудь жалкий пропласток, от которого все равно толку никакого..."

Он уже шел к выходу из туннеля.

"Я побежден, - думал он. - Ни денег, ни припасов... Ничего не поделаешь, надо бросить эту затею... Столько напрасного труда! Но нет, я не побежден! Я заработаю еще денег, вернусь сюда - и тогда посмотрим, чья возьмет! Да, но на это могут уйти годы, долгие годы..."

Выйдя из туннеля, он сбросил куртку, опустился на камень и долго смотрел на заходящее солнце, на поросшие лесом горные хребты, словно катящиеся волна за волной в расплавленное золото заката.

Что-то происходило у самых его ног, но он этого не замечал. Он глубоко задумался, и думы его становились все мрачнее. Потом он поднялся, бросил взгляд на далекую долину, и мысли его приняли новый оборот.

"Чудесный край! Как там хорошо! Но там, внизу, совсем не то, что здесь. Ну что ж, пойду домой укладываться - больше делать нечего".

И Филип медленно пошел к своей хижине. На полпути он вспомнил о куртке, хотел было вернуться, но тут же улыбнулся и зашагал дальше - такое старье вряд ли понадобится ему в цивилизованном обществе. Пройдя еще немного, он вспомнил, что в кармане остались нужные бумаги, и, с досадой махнув рукой, повернул обратно, нашел куртку и надел ее.

Пройдя шагов десять, он вдруг остановился как вкопанный. Мгновение он так и стоял, как бы пытаясь поверить чему-то и не смея. Потом потрогал рукой плечо, спину - и обмер. Лихорадочно схватился за полу куртки и весь задрожал. Сорвал с себя куртку, быстро глянул на нее, швырнул в сторону и кинулся назад к штольне. Отыскал то место на земле, где прежде лежала куртка; пришлось низко нагнуться - в сумерках трудно было что-нибудь разглядеть; потом, чтобы окончательно убедиться, приложил руку к земле - и на пальцы его набежала струйка воды.

- Господи! Наконец-то!

Он зажег свечу и побежал в штольню. Там он подобрал кусок породы, выброшенный последним взрывом.

- Вот этой-то глины мне и надо было! Где она, там и уголь!

С великим усердием Филип работал киркой еще долго после того, как совсем стемнело, и, когда наконец побрел домой, он твердо знал, что он обладатель угольного пласта, самого настоящего, мощностью в семь футов.

На шатком столе в своей хижине он увидел желтый конверт, в каких доставляют телеграммы. Филип вскрыл его, прочитал телеграмму, скомкал и бросил на пол.

В телеграмме стояло:

"Руфь тяжело больна".

ГЛАВА XXXII

РУФЬ ВЫЗДОРАВЛИВАЕТ. ВЗГЛЯД В БУДУЩЕЕ

Alaila pomaikai kaua, ola na iwi iloko о ko kaua mau ia

elemakule*.

______________