Альманах Array - Триединство. Россия перед близким Востоком и недалеким Западом. Научно-литературный альманах. Выпуск 1

Шаг, по силе откровенности не имеющий себе равных в русской литературе.

Гоголь желает ввести евангельский закон во все сферы русской жизни – от быта семьи до управления государством. Он хотел бы, чтоб этот закон помог бы и праведно хозяйствовать, и праведно жить. Он и царю дает советы, как быть достойным своего призвания. Для этого тот должен стать подобным Кормщику Небесному. Образ Христа, постоянно являющийся на страницах «Выбранных мест», составляет как бы центр книги, к которому устремляются и мысль, и чувство автора.

Публика и по сей день ценит в писателе оппозицию, противопоставление своей правды правде официальной и, как ей кажется, лживой. В «Театральном разъезде» один зритель говорит: «Странно, что наши комики никак не могут обойтись без правительства. Без него у нас не развяжется ни одна комедия». Гоголь считает, что общество не исправится никакими реформами и конституциями, пока каждый человек на своем месте честно не исполнит должность свою.

Надо начинать с самих себя.

Отвечая на знаменитое письмо Белинского, он спросит своего оппонента: «Хоть бы вы определили, что такое нужно разуметь под именем европейской цивилизации, которое бессмысленно повторяют все. Тут и фаланстерьен, и красный (в другом варианте – «коммунист ли, фаланстерьен»), и всякий, и все друг друга готовы съесть, и все носят такие разрушающие, такие уничтожающие начала, что уже даже трепещет в Европе всякая мыслящая голова и спрашивает невольно, где наша цивилизация? И стала европейская цивилизация призрак, который точно никто покуда не видел, а ежели пытались ее хватать руками, она рассыпается. И прогресс, он тоже был, пока о нем не думали, когда же стали ловить его, он и рассыпался».

Защитил он от своего оппонента и церковь.

«Вы отделяете церковь от Христа и христианства, – пишет он далее, – ту самую церковь, тех самых пастырей, которые мученической своей смертью запечатлели истину всякого слова Христова, которые тысячами гибли под ножами и мечами убийц, молясь о них и, наконец, утомили самих палачей».

Как отозвались эти слова в XX веке, когда кровь наших пастырей пролилась реками по Русской земле. А религиозные писатели XX века устами святителя Серафима (Чичагова) высказали, наконец, оправдание подвигу Гоголя: «Русская Православная Церковь считает его возлюбленным сыном своим».

«Выбранные места» завершаются главой «Светлое воскресенье». Это праздник Пасхи, день воскресения Христа. Его более других праздников любят на Руси. «Колокольный звон всю землю сливает в единый гул; и половина человечества сознает, что одно только христианство в силах преобразовать человека и общество».

Но встает на пути этого преображения страшная болезнь – «гордость ума». То гордыня и тирания теории, отрывающей ум от сердца и лишающей человека опоры, на которой только и может держаться жизнь, – любви к ближнему своему.

Гоголь дает в этой книге темы романам Достоевского. Разве не гордость ума, гордость разрушительной идеи толкает его героев на преступления? «Поразительно, – пишет Гоголь, – в то время, когда уже было начали думать люди, что образованьем выгнали злобу из мира, злоба другой дорогой, с другого конца входит в мир, – дорогой ума, и на крыльях журнальных листов, как всепогубляюгцая саранча, нападает на сердце людей повсюду».

Не о нас ли это сказано, не от умаления ли любви так разросся в нас эгоизм, пало чувство вины и чувство ответственности? «Ум только тогда идет вперед, – напоминает Гоголь, – когда идут вперед все нравственные силы в человеке».

Борис Зайцев назовет «Выбранные места» «книгой героического духа». А Александр Блок, уже создавший «Двенадцать», пророчески скажет о них: «Мы опять стоим перед этой книгой: она скоро пойдет в жизнь и в дело».

Что ж, уже и пошла.

«Искусство не разрушенье, – писал Гоголь, – искусство есть примиренье с жизнью». Как бы ни было трудно сейчас, как бы ни убеждали нас нынешние «властители дум», что человек низок, преступен и неисправим, благодаря тому, что есть на свете Гоголь, Лесков, Гончаров, Толстой, а на Западе – Леонардо да Винчи, Рафаэль и Сервантес, мы никогда не согласимся с этим.

Мы в долгу перед Гоголем. В 1909 году, выступая на торжествах по случаю 100-летия Гоголя, городской голова Москвы Н.И. Гучков говорил: «На долю Москвы, сердца России, выпало счастье быть охранительницей останков великого Гоголя… От имени Москвы земно кланяюсь тебе, великий учитель, и да будет Москва не только охранительницей твоей могилы, но и хранительницей святых твоих заветов» .