Пантелеймон Кулиш - Отпадение Малороссии от Польши. Том 3

Теперь паны воевали уже не для того, чтоб открыть себе свободный вход в отнятые у них казаками владения, а для того, чтоб отомстить непокорной им Руси, стоявшей заодно с казаками. Если прежние походы их были только разжиганием национальной вражды, то с этого времени они делались и разжиганием, и ковкою, и вечным закалом этой вражды. Судьба велела расторгнутым частям населения Речи Посполитой поссориться, если возможно, больше прежнего, чтобы никогда уже нельзя было им соединиться ни во имя панской, ни во имя казацкой республики, а разве только во имя всеобъемлющей и всепретворяющей в свою суть Российской Империи.

Этот новый период вражды открыл собою Стефан Чернецкий, шляхетский Косинский или Наливайко. Ему вверили 10.000 войска и предоставили свободу опустошать казацкие займища. Чернецкий отличался уменьем вселять в своих соратников единодушие. Он обладал искусством довести боевую шляхту до некоторого соподчинения. Он мог бы быть великим полководцем и гражданином; но его польское отечество так измельчало, что не могло уже производить великих деятелей войны и политики. Все, что ни делали со времен Чернецкого талантливые люди в Польше, не поднимало её из упадка, напротив, ускоряло крушение и последних устоев.

В начале 1653 года Чернецкий неожиданно для самих панов появился в Брацлавщине, и начал истреблять село за селом, местечко за местечком, бросаясь от одного к другому в противоположные стороны. Нигде не знали, куда направляется войско, совсем не похожее на то, которое в прежние годы казаки обессиливали своими разведками. Пощады не было никому. Местечки Самгород, Прилуки, Липовец, Якубец, Линцы, Борщовка и Погребища были вырезаны, разграблены, выжжены. В короткое время жолнеры Чернецкого из оборвышей сделались богачами [66] Аноним пишет: «Zolnierz orlioczy, а przy szezesciu srozyli sie, dostatkow wiele narabowali, у z ubostwa przyszli do fortuny». , а вместе с тем и героями, вроде наших лыцарей. Подобно тому, как слава казацкая разливалась по всей Украине, слава жолнерская разлилась по всей шляхетчине: Чернецкий сделался великою знаменитостью, по плечу своим хвалителям.

Против него выслал Хмельницкий Богуна. Не смел Богун дать ему поля, и, ловко маневрируя, заперся в Монастырище. Приступ Чернецкого не был похож на все прежние, как и его быстрые передвижения. В горячем бою на валах пал знаменитый сотник Дрозденко. Уже пылал замок в Монастырище; уже ломились жолнеры в окопы; но пуля пробила обе щеки Чернецкому, задев и поднебенье. Он едва не захлебнулся кровью. Его вынесли из боевой толпы полуживого. Очнувшись и узнав, что местечко не взято, начал он плевать с досады кровью; но дело было проиграно невозвратно. Дав камертон войны новой, чисто руинной, Чернецкий отступил, и, до своего излечения, расположил жолнеров над Случью.

Не все, однакож, восхваляли подвиги шляхетского Нечая. Литовский канцлер отнесся к нему сурово. «Король» (писал он), «неизвестно, по чьему совету, выслал 10.000 наших против казаков, чтоб нападали на них зимою; но напрасна была эта королевская импреза: ибо экспедиция не иной принесла результат, как тот, что хлопов наших разогнали, провианты, которые могли бы пригодиться нам в последствии, переели, лошадей замучили и сделали к дальнейшей войне неспособными, и ничего не сделали, как только край наш опустошили, и вернулись назад. Да и от самого короля слышал я, что еслиб они поймали одного значительного бунтовщика, то предпочли бы взять 10.000 злотых, нежели, имея уже в руках, продолжать осаду».

Но, не смотря на свое распоряжение, которого нелепость показал результат, и на порицание со стороны людей, во всяком случае, достойнейших его самого, Ян Казимир продолжал говорить языком Чернецкого, что делала и вся его клика. Слово казаки заменилось у них словом Русь , а Русь долженствовала быть уничтожена так, чтобы в ней некому было воевать против поляков . С этою целью, в конце марта, созван был в Литовском Бересте генеральный сейм, на котором было предположено кончить казацкую войну. Но от слова до дела у панов было всегда большое расстояние; а между тем Хмельницкий продолжал свою кровавую интригу. Он отправил сына к невесте, ужасавшейся прихода жениха, и Лупул на этот раз не смел ослушаться «свирепого пьяницы», как справедливо называли Хмельницкого паны. Свадьба была совершена торжественно, и Тимко вернулся с женой господаровной в Украину. Чем чёрт не шутит?

Украинский хамелеон менял свой вид и тон беспрестанно, смотря по своим обстоятельствам, вечно рискованным. С людьми московскими он играл также несколько противоположных ролей. Давая москалям понять, что, если захочет, изломает Москву, он покрывал угрозы свои известным всему свету пьянством; а погубив на Батоге польскую силу, послал к царю войскового судью Богдановича с низкими поклонами, чтобы великий государь умилосердился над казаками, и велел принять их под свою высокую руку. Повернув теперь в турецкую сторону выразительнее прежнего, он заметал лисьим хвостом свой след перед силою, которая пугала его с самого начала казацкого бунта.