Барбара Картленд: Таинство любви сквозь призму истории

Конечно, мужской взгляд на женщину, представленный этими изображениями, груб. Возможно, на заре существования человечества влюбленный думал только о женском производительном потенциале.

Крупным планом он изображал органы не ради их сексуальной привлекательности, а потому, что по ним прокладывает себе путь новорожденный, хотя связь между зачатием и рождением еще туманно вырисовывалась в его сознании. Огромные бедра означали силу, широкий таз – способность вынашивать крупных младенцев, гигантская грудь – изобилие молока для кормления малышей.

Примитивная грубость царила тысячи лет, но ведь это всего только миг, поэтому можно сказать, что мужчины быстро начали ценить женскую красоту.

В конце ледникового периода мужчина нарисовал на стенах пещер в Испании фигурки, имеющие очертания и силуэт девушек, которые и сегодня многим вскружили бы голову.

«Красотка» этой пещеры высокая, гибкая, грациозная. Она одета. Ее одеяние свидетельствует как о стремлении приукраситься, так и о практической цели защиты от холода. Она танцует, держа в руках оружие. Волосы зачесаны наверх.

Пещерная женщина стала компаньоном, приятным и в то же время полезным. Она совокуплялась с мужчиной и рожала детей. Возможно, Венера из Виллендорфа никогда не знала поцелуя мужчины, но «Диана» из пещеры в Вальторте, безусловно, была знакома с типом любви, известным сегодня ее потомкам.

Когда девушка XX века шепчет слишком настойчивому городскому клерку: «Ах ты, неандерталец!» – она, сама того не зная, очень точно определяет его поведение.

Западный мужчина охотно утверждает – или притворяется, будто так думает, – что любовь между мужчиной и женщиной бывает двух типов. Первый – «высокое безумство», идолопоклонство, – он удостаивает названия «любовь». Второй практикуют почти все мужчины, но впоследствии переживают некий комплекс вины, поэтому делают вид, что их это не слишком-то привлекает, даже если они очень увлечены этим делом! Во всех случаях, кроме собственного, это называется похотью.

Любовь, особенно освященная религией, поднимается все выше и выше, похоть опускается все ниже и ниже.

В итоге эти понятия утратили равнозначность. Любовь означает не только осязаемое сексуальное влечение мужчины к женщине, но и любовь к Богу, к литературе, к искусству, к родине, практически ко всему, не допускающему сексуального смысла, который был бы здесь отвратительным или абсурдным.

Точно так же понятие «похоть» никогда не применяется к физическому влечению между супругами, и влюбленный никогда не признается родителям своей возлюбленной, что испытывает к ней похоть. Невозможно испытывать похоть к познанию божественных истин, к покупке картин старых мастеров, к стихам.

Греки, которые многое делали лучше нас, и в том числе тоньше понимали язык, разделили любовь на два типа: «эрос» – физическая любовь, вызывающая не стыд, а гордость, и «агапе» – любовь духовная, свойственная благочестивым, матерям, патриотам и связанная со всеми культурными интересами.

Так как книгу о похоти почти никто не станет держать на домашней книжной полке, а книга о любви должна быть гораздо шире, чем я наметила, пожалуй, разумно заранее предупредить, что любовь, о многочисленных гранях которой здесь пойдет речь, – это греческий эрос.

Неспособность западной цивилизации разделять любовь на «эрос» и «агапе» не пошла на пользу никому, за исключением психиатров, содержателей заведений для душевнобольных и адвокатов, специализирующихся на бракоразводных процессах.

В христианскую эпоху существует и всегда существовало внутреннее убеждение в несовместимости секса с религиозностью и добром.

Вряд ли найдется другой такой женоненавистник, как святой Павел, который задал тон, неохотно признав, что мужчине «лучше жениться, чем сгореть» 2. Но направленная против любви позиция зародилась в западном моральном кодексе гораздо раньше.

Библейская легенда сообщает, а очень многие религиозные люди верят в ее истинность, об изгнании из эдемских садов первых мужчины и женщины за то, что они стали любовниками. Женщина – прислужница Змея, разносчица всякого зла, разумеется сексуального.

В попытках силой привести человечество к недостижимому – отказу от физической любви, ограничиваясь духовной, – запреты на занятия любовью громоздились один на другой.

Прелаты бормотали о красоте брака, бросая довольно желчные взгляды на возвышающуюся в его центре двуспальную кровать, одновременно намекая, что монастырь гораздо лучше семейной спальни.