Софи Аскиноф - Московские французы в 1812 году. От московского пожара до Березины

Новая французская колония, действительно, все больше и больше преуспевала в делах. Гувернеры-французы по-прежнему пользовались спросом в знатных русских семьях. Но поколения Старого режима, аристократы и священники, эмигрировавшие при революции, все чаще уступали место людям совсем другого социального происхождения, амбициозным в делах. Среди них встречались и бывшие солдаты 1812 года. Молодой Кропоткин вспоминал в начале 1850 годов своего московского гувернера, месье Пулена: «Во многих домах в Москве были тогда французы-гувернеры, обломки наполеоновской великой армии. Пулен тоже принадлежал к ней» 241. Несомненно, что не все солдаты последовали с Наполеоном в его отступлении, некоторые предпочли дезертировать, возможно, избежав худшей участи. Некоторые нашли места гувернеров, другие стали содержателями гостиниц или рестораторами. Часто они открывали заведения высокого класса, которые со временем приобретали известность, как, к примеру, торговля предметами роскоши вокруг Кузнецкого моста. В 1826 году Ж.-Ф. Ансело не мог этого не отметить: «Кузнецкий мост, оккупированный французскими модистками, является местом встреч всех московских модниц, которые ежедневно навещают эти блистательные арсеналы кокетства» 242. Скоро первые промышленники обосновались в Москве или поблизости, внося свой вклад в экономическое развитие и модернизацию города. Драма 1812 года не остановила французскую эмиграцию, она ее обновила. Ибо, как писал в 1843 году виконт Шарль д’Арленкур, «нет ничего более искреннего и более трогательного, чем московское гостеприимство. Петербург ослепляет, Москва привязывает. В Петербурге живут внешним блеском, в Москве живут чувствами» 243. Именно чувства – причина того, что воспоминания о 1812 годе сохраняются в памяти. Они сохраняются как болезненная страница истории московских французов, но это, тем не менее, не мешает новой французской колонии расти и богатеть вместе с русскими и для пользы русских XIX века. Кто бы в это поверил несколько лет назад?

«Восемь зим уже сменились над могилой храбрецов, потерю которых Франция будет еще долго оплакивать, и воспоминания об этой великой борьбе, поставившей Россию на край гибели, еще свежи в нашей памяти» 244. Так выразился француз Ж.-М. Шопен в 1820 году. Разумеется, ни французы, ни русские не готовы забыть страшный 1812 год. В Москве оставленные им рубцы еще надолго останутся на стенах домов и в умах. А далеко, очень далеко от Москвы и России, люди тоже вспоминают эту войну, пожар, Березину… Многочисленные солдаты, попавшие в плен к русским, возвратились во Францию лишь после падения империи. Только в августе 1815 года новый король Людовик XVIII добился освобождения последних оставшихся в живых воинов наполеоновской Великой армии, той самой, что заставила трепетать мир и разрушила многие надежды. По мнению многих европейских наблюдателей, вторгшись в огромную империю царей, Наполеон совершил роковую ошибку. Желая овладеть Москвой, он изменил историю мира и оставил вечную отметину в памяти народов. Адольф де Кюстин уверенно говорил о «непростительной ошибке, допущенной Наполеоном, когда он пошел на Москву» 245. И он не единственный, у кого об этом периоде сохранились тягостные воспоминания.

Французы, чьи свидетельства мы использовали в этой книге, первые из тех, кто не могут, не хотят забыть. Из четверых только аббат Сюррюг не пережил испытаний. Он умер от последствий московского пожара 21 декабря 1812 года. Его героизм и преданность пастве, проявленные несмотря на возраст и болезни, навсегда сохранятся в сердцах членов французской колонии в Москве. 22 августа 1826 года, в воскресенье, приход Сен-Луи-де-Франсэ решил воздать ему торжественные почести, установив вечную ежегодную службу в его память 246. Останки его были погребены на кладбище для иностранцев, на окраине города, там же, где спустя несколько десятилетий после пожара воздвигли монумент жертвам 1812 года 247. Совсем недавно московские городские власти уничтожили могилу аббата Сюррюга, несмотря на старания отцов-ассумционистов спасти «французский участок». Сегодня осталась только память о нем…

Судьбы трех выживших французов сложились по-разному. Из них лишь один решил остаться в Москве. Речь идет о шевалье д’Изарне, который проживал в городе вплоть до своей кончины, наступившей 25 декабря 1840 года, ему было 77 лет. В Москве он продолжал заниматься делами, участвуя в экономическом возрождении города после пожара. В 1829 году он опубликовал работу на сорока двух страницах, озаглавленную «О снижении рыночных цен на сельскохозяйственную продукцию в России». Речь идет об исследовании, написанном для конкурса по политической экономии, за которое он получил почетную премию. Его работа была издана Императорской академией наук 29 декабря 1829 года. Что же касается его воспоминаний о пожаре, он и не думал их публиковать, поскольку, будучи мирным по характеру человеком, не хотел возбуждать страсти и ненависть. Скорее, он старался забыть эту драматическую страницу своей жизни и отдал все силы служению стране, приютившей его после французской революции. Если о нем и упоминалось впредь, то лишь в контексте его трудов о Российской империи, которая на протяжении XIX века развивала свою экономику и все больше открывалась Европе.