Леонид Беловинский - Жизнь русского обывателя. От дворца до острога

Одновременно в условиях страшного кризиса в России развернулось радикальное движение противоположного направления – новая революционность («Мы пойдем другим путем»). И здесь среди зачинателей и руководителей мы видим интеллигентов. Кто скажет, что не был интеллигентом Г. В. Плеханов? Но, как и в черносотенном движении, интеллигенция была оттеснена от руководства «образованщиной», а из городского простонародья стали рекрутироваться боевые погромные организации. Новые руководители исходили не из чувства своей народности, а из отвлеченных теорий. Не теории эти вивисекторы выводили из народной жизни, как когда-то сторонники «официальной народности», славянофилы, почвенники и т. д., а народную жизнь собирались приспособить к теориям, не стесняясь никакими жертвами. Прекраснодушные рассуждения о народности, национальном характере и национальной идее были отброшены ими, как декоративная мишура: это были беспринципные и бездушные практики с четко сформулированной задачей. И с точки зрения этих холодных, отвлеченных теоретиков, а потом и последовательных жестоких практиков, русская интеллигенция с ее рыхлостью и непоследовательностью – «дряблые интеллигенты-теоретики», по Н. Е. Врангелю (44; 368), – с ее приматом совести и стремлением к никогда недостижимой справедливости, действительно была «гнилая интеллигенция», «говно», по В. И. Ленину. Она и была уничтожена ими.

Кроме чиновничества и офицерства, круг образованных горожан дополняло городское духовенство – тоже своего рода специалисты. И здесь уровень образования сплошь и рядом был невысок. Однако положение городского духовенства в целом было лучше, нежели сельского. Ведь белое сельское духовенство было большей частью на руге, не получая государственного содержания и обеспечиваясь за счет земли и поступлений от треб. Поскольку в городе земли не было, все духовенство было на казенном жаловании. Во-вторых, поступления от треб и кружечный сбор в городах с их многочисленным и более богатым населением были значительно большими, нежели с крестьян, плативших не столько деньгами, сколько продуктами. Так, в 80-х гг. XIX в. в торговом богатом Ярославле при церкви Св. Власия только от кружечного сбора (пожертвования прихожан) священник получал в год до 6 тыс. руб., дьякон – до 3 тыс. и псаломщик – до 1500 руб. при готовых квартирах и отоплении (59; 60). Городское духовенство нередко имело приватные заработки от преподавания Закона Божия в городских учебных заведениях или частным образом, на дому. Впрочем, деньги эти все же были небольшие. Протоиерей петербургского храма Св. Николая при глазной лечебнице на Моховой, отец Леонид Петров получал 120 руб. в год и бесплатную квартиру; как преподаватель Закона Божия, он за 12 уроков в неделю имел еще около 12 руб. (118; 175). В городе не было и подлинного бича сельских попиков – архиерейских объездов. Городское духовенство имело больше досуга, в том числе и для чтения, было поотесанней, водя знакомство с богатыми и образованными людьми, чище и богаче одевалось, в том числе за счет пожертвований прихожанок: шелковая ряса здесь не была диковинкой. Особенно большой любовью прихожан из купечества славились горластые дьяконы, способные рыком потушить свечи или расколоть тонкий чайный стакан: таких приходы переманивали друг у друга, платили им большие деньги, осыпали подарками. Например. в Петербурге начала ХХ в. славился протодьякон Исаакиевского собора Малинин: «Это здоровенный косоглазый детина… Перед ним выходили на амвон и читали ектеньи басистые дьякона, но когда вышло и взревело это чудовище – получилось что-то неистовое… Страшный голосина рвал ему грудь и горло, пасть разверзлась так, что все рыло как бы исчезло в ней. Мне стало неловко: словно в церковь в самый торжественный миг впустили буйвола или носорога, и он взревел во все хайло! Рев действительно изумительный! Что значит век психопаток! Не только у Фигнера и «душки» Собинова есть сотни поклонниц, но и у этого буйвола тоже. От дам и девиц ему отбоя нет. Пьет Малинин страшно и всегда бывает под шефе; состоит любимцем у царской семьи и особенно у вел. кн. Владимира Александровича, поэтому дерзок и груб до невозможности… Несколько лет тому назад, когда митрополит Антоний сделал ему замечание, тот обругал его в алтаре «ревельской килькой». Сослали на покаяние куда-то, вел. кн. Владимир велел вернуть – близился царский день» (Цит. по: 118; 174).