Геннадий Янаев - ГКЧП. Был ли шанс?

Через некоторое время Инка пошла в ванную и, совершенно случайно выглянув в окно, увидела, как подъехали 3 или 4 черные «Волги». Вышли люди и направились к подъезду. Инка выскочила на лестничную площадку, слышит — внизу голоса. Она спустилась. Ее приняли за соседку.

Она спрашивает: «Вы приехали арестовывать Бориса Карловича?». Они говорят: «Да нет, что вы! Мы только приехали поговорить с ним!».

Позвонили в дверь, а дед — отец матери — Иван Павлович не открывал. Родители к тому моменту уже все сделали… Дед старый — ему 90 лет. Потом открыл, сказал, что случилось несчастье…

Вот и «поговорили»…

…Они, по всей видимости, легли на кровать. Отец приставил пистолет к виску материи выстрелил, после этого выстрелил в себя, а пистолет остался зажатым у него в руке. Дед услышал выстрел, хотя он плохо слышит, и зашел в спальню…

Мать не умерла — она скатилась с кровати и даже пыталась забраться на нее. Дед взял у отца пистолет и положил его на тумбочку. И месяц об этом никому не говорил — боялся. Непонятно ему было: говорить — не говорить. И сказал он о пистолете через месяц, когда начались допросы…

Допрашивали нас где-то полгода: меня — раз пятнадцать, жену — раз пять. Первый допрос был с 9 утра до 5 вечера — восемь часов! Допрашивали меня в том здании, где когда-то работал мой отец, — в Комитете партийного контроля.

Наша семья была знакома со всем этим — и дед, и бабушка прошли через репрессии 1937 года. Многие их друзья были расстреляны. Многие сидели в тюрьме. Поэтому мы знали, что нас может ожидать, в первые же дни…

Мой телефон прослушивался. Этого следовало ожидать. Мне звонили в первые дни… В общем-то, все мои близкие друзья за исключением одного позвонили, а также два друга моих родителей. Звонили мне домой, хотя понимали, что все фиксируется. А жизнь показала, что пострадали и те, кому я звонил по разным вопросам, — все были уволены прямо после этих звонков! Через два-три дня.

Среди приехавших арестовывать отца был и Григорий Явлинский, по всей видимости, решивший попробовать себя на новом поприще. Когда они зашли в квартиру, туда вошла и моя жена. В спальне все было залито кровью. Увидев все это, она «стекла» по стенке вниз. Гриша на нее закричал: «Ну, а вы-то что истерите?! Не истерите здесь!» Он-то думал, что она — соседка, ну и вел себя как крутой весь из себя комиссар. Когда ему объяснили, он: «А? Да?» — и отошел.

Мать была еще жива и что-то говорила: «Инна! Сними! Сними с меня серьги! Кольцо не снимается!..». Она была вся в крови. А Инка-то сначала подумала, что мать просто залита кровью отца.

Мать увезли.

А отец остался лежать где-то до 12 ночи. Семь часов не давали убрать кровь.

Все журналы мира обошла фотография «Пари матч» — «Орион пресс»… Деньги делают все! Продали. Там были люди только из российской прокуратуры. Они и продали, как продали позже видеозаписи допросов гэкачепистов «Шпигелю». Степанков прямо заявил, что таким способом прокуратура РСФСР будет зарабатывать валюту. Только вот способ… чудовищно аморальный, хотя вполне укладывается в их общий лозунг «Обогащайтесь!».

Я приехал, когда этой группы уже не было. Увезли и мать в центральную клиническую больницу. Там профессор Малиновский сделал операцию и сразу сказал, что она безнадежна. Мать умерла в пятницу утром.

Мне надо было организовать похороны сразу двух человек. Я ткнулся в одно место — ничего не получается, в другое — то же самое. Все шарахаются! Говорят: «Идите в центральную контору». Я туда пошел. А ведь суббота, воскресенье… Клерки, все это оформляющие, на себя такое не берут, а начальников нет. В это время организовывали похороны погибших (Усова, Кричевского, Комаря) на Ваганьковском кладбище.

Помогли совершенно незнакомые люди. Причем они выводили меня на знакомых своих знакомых. Им по телефону передавалось: «Слушай, Катя (Маша, Вася)! К тебе придет парень молодой — ты посмотри на него и сделай все как нужно!» С другого конца, из трубки: «Так кто придет-то?». «Слушай, ты сама все поймешь!»

И вот я только подхожу к оцеплению — вижу, стоит человек и кого-то ищет глазами. Я упираюсь взглядом в него — он кивает мне. Я киваю ему — и меня пропускают.

В общем, оказалось, что здесь вот хоронят этих ребят, а рядом я договариваюсь о похоронах своих родителей! Причем люди, к которым я шел, рисковали не только своим положением, но и жизнями! Им могли головы свернуть, если бы кто-нибудь в толпе крикнул: «А они там собираются Пуго хоронить!». Эти люди мне сказали тогда: «Вадим, кремируй! Тебе похоронить не дадут». Пришлось кремировать.