Джон Грин: Британия. Краткая история английского народа. Том 1.

Богатства острова быстро возрастали в продолжение нескольких столетий ненарушаемого мира, но те же причины, которые подтачивали силы Римской империи, должны были повлиять и на ее британскую провинцию. Здесь, как и в Италии и Галлии, население, вероятно, опускалось материально и духовно по мере того, как имения землевладельцев увеличивались, а земледельцы превращались в крепостных, хижины которых располагались вокруг роскошных резиденций их властителей. Разрабатываемые принудительным трудом рудники сделались источниками бесконечного гнета. Города и селения были одинаково задавлены тяжелыми налогами, а промышленность опутана сетью законов, которые быстро придали организации ремесел наследственно — цеховой характер. Кроме того, чисто деспотическая система римского управления, убивая всякую местную независимость, убивала вместе с тем и всякую энергию. Люди не знают, что значит борьба за отечество, если забывают о том, что значит самоуправление.

Такие причины разложения были общими для всех провинций империи, но были и другие, действовавшие только в Британии и зависевшие от ее исключительного положения. Остров ослабел от внутренних несогласий, явившихся результатом особенного характера его цивилизации. Дело в том, что побежденные бритты были романизированы только в городах, сельское же население осталось в стороне от римского влияния, говорило на родном языке и даже сохранило туземные обычаи. Употребление латинского языка можно было рассматривать как мерило римской цивилизации; но тогда как в Испании и Галлии латинский язык совершенно вытеснил языки побежденных народов, в Британии употребление его ограничивалось горожанами да богатыми землевладельцами, жившими вне городов.

Опасность, проистекавшая из такого положения вещей, особенно дала себя знать лишь тогда, когда у бриттов появился новый враг с севера. Слабость провинции и надежда на хорошую добычу побудили к нападению на бриттов непокоренных римлянами пиктов, которые и проникали в самый центр острова; такое предприятие пиктам было бы, конечно, не по силам, если бы они не встретили помощи в части самого бриттского населения, т.е. если бы борьба не велась между римлянами и романизированными бриттами — с одной, и пиктами и нероманизованными бриттами — с другой стороны. Борьба эта продолжалась до тех пор, пока более близкая римлянам опасность не заставила империю отозвать свои легионы и предоставить Британию самой себе. В продолжение первых четырех столетий н.э. этот цивилизованный мир успешно справлялся с окружавшими его со всех сторон варварами: парфянами — со стороны Евфрата, нумидийцами — со стороны африканских пустынь, германцами — со стороны Дуная и Рейна. Распад Римской империи сделал ее, наконец, почти неспособной к сопротивлению, и толпы диких варваров устремились за добычей. В западных провинциях Рима торжество нападавших было полным: франки победили и заселили Галлию, вестготы — Испанию, вандалы основали государство в Африке, бургунды расположились по Роне, наконец, остготы завладели самой Италией; в этот-то роковой для империи час саксы и англы устремились на наш остров.

В 410 году Рим отозвал из Британии свои легионы для защиты Италии от готов. Предоставленная самой себе Британия храбро сражалась с осаждавшими ее пиктами, и ей удалось оттеснить их в горы; новые набеги пиктов застали бриттов ослабленными внутренними раздорами и неспособными к общему сопротивлению; жителям бывшей римской провинции стало не под силу бороться с пиктами, окрепшими благодаря союзу с ирландскими разбойниками (так называемыми скоттами) и с еще более опасными пиратами, англами, давно уже грабившими берега Ла-Манша.

Пример ли германских собратьев, двинувшихся из своих лесов на разлагавшуюся империю, давление ли со стороны других племен или бесплодность заселенной ими страны — так или иначе, только в это время земледельцы, охотники и рыбаки различных английских племен двинулись к морю, и смелый дух их расы сразу выявился в стремительности их набегов, свирепости нападений, в беззаботном веселье, с которым они брались и за меч, и за весло. «Эти враги, — говорил один римский поэт того времени, — свирепее всех других наших врагов, и их хитрость равна их жестокости; море — их военная школа, буря — их друг, они — морские волки, живущие грабежом мира».