Петра Куве - Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу

Пастернак описал свои попытки опубликовать книгу в Советском Союзе, просьбу к Фельтринелли отложить выход книги и свою тревогу, когда избранные цитаты из книги появились в западной прессе.

«Дармоедом в литературе я себя не считаю, — объявлял он своим коллегам. — Кое-что для нее, положа руку на сердце, сделал… думал, что радость моя по поводу присуждения мне Нобелевской премии не останется одинокой, что она коснется общества, часть которого я составляю. В моих глазах честь, оказанная мне, современному писателю, живущему в России и, следовательно, советскому, оказана вместе с тем и всей советской литературе. Я огорчен, что был так слеп и заблуждался… ничто не может меня заставить признать эту почесть позором».

В заключение Пастернак писал: его коллеги могут сделать с ним что угодно; ни счастья, ни славы им это не прибавит.

Иванов на такси отвез письмо к началу заседания. Письмо у него взял «молодой человек с холодными глазами [610] Иванов В. Звезда. 2010. № 2, 113. исполнительного клерка». В вестибюле старого здания Союза писателей гудели голоса: писатели собирались на заседание в Белый зал. Все места были заняты, и писатели стояли вдоль стен. Зачитали письмо Пастернака [611] Записка отдела культуры ЦК КПСС об итогах обсуждения на собраниях писателей вопроса «О действиях члена Союза писателей СССР Б. Л. Пастернака, несовместимых со званием советского писателя». 28.10.1958 — см.: Афиани, Томилина. Пастернак и власть, 157. ; его встретили «гневом и негодованием». В отчете Поликарпова для ЦК письмо названо «скандальным по своей наглости и цинизму».

В прениях участвовали 29 человек; выступавшие все больше распалялись. Галина Николаева назвала Пастернака «власовцем». «Для меня недостаточно исключить его из Союза писателей… Этот человек не должен жить на советской земле». Позже Николаева написала Пастернаку письмо, в котором признавалась, что любит его ранние стихи, но добавила, что она, не колеблясь, «загнала бы пулю в затылок предателю» [612] Ивинская. В плену времени, 320. .

«Я женщина, много видевшая горя, не злая, но за такое предательство рука не дрогнула бы», — написала она. Пастернак в ответном письме выражал надежду: «Вы моложе меня, и доживете до времени, когда на все происшедшее посмотрят по-другому».

Писательница Вера Панова говорила «резко, прямолинейно, неприязненно» [613] Ваншенкин К. Как исключали Пастернака // Пастернак Б. ППС. Т. 11, 740–747. . Когда позже Гладков спросил ее, как она могла так поступить, Панова ответила, что испугалась, решила, что начинается новый тридцать седьмой год, а она знает, что это такое. Кроме того, у нее большая семья…

Выступал на заседании и Николай Чуковский, сын Корнея Чуковского: «Во всей этой подлой истории есть все-таки одна хорошая сторона — Пастернак, наконец, сорвал с себя забрало и открыто признал себя нашим врагом. Так поступим же с ним так, как мы поступаем с врагами».

Лидия, младшая сестра Чуковского, пришла в ужас, узнав о его участии. В дневнике она вспоминала [614] Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2, 311. : с тех пор, как ее брат узнал вкус успеха после выхода его романа «Балтийское небо», он все больше находил откровенность сестры «резкой, опрометчивой или даже опасной для него». Кроме того, Н. К. Чуковский не хотел рисковать карьерой: недавно его приняли в Союз писателей [615] Дмитрий Чуковский, интервью, данное П. Финну и П. Куве (Москва, май 2012). по секции переводчиков.

Заседание продолжалось много часов; некоторые писатели выходили покурить и поговорить. Александр Твардовский, главный редактор «Нового мира», сидел под картиной, на которой был изображен М. Горький, читавший Сталину, Молотову и Ворошилову «Девушку и смерть». К Твардовскому подошел Вадим Кожевников, главный редактор журнала «Знамя», и принялся подначивать Твардовского: «Что же ты, Саша, роман-то этот хотел напечатать?» Твардовский ответил: «Это было до меня, но и прежняя редколлегия не хотела… Знаешь что, иди-ка ты отсюда!» — «Почему?» — «Потому что ты человек без чести и совести». — «Почему это я человек без чести и совести?» — не сдавался Кожевников. «Иди…» — повторил Твардовский «и уточнил адрес».

Мрачный Поликарпов также бродил по залам. Он, казалось, был в нерешительности, не зная, правильным ли наказанием станет исключение Пастернака из Союза писателей. Кроме того, Твардовский, Сергей Смирнов, Константин Ваншенкин и другие предупредили, что они будут против.