Петра Куве - Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу

В Москве Шведскую академию также больше не считали «марионеткой Запада». «То, что этот яркий талант [922] Associated Press, 15 октября 1965. получил мировое признание, оценивается советскими писателями как победа советской литературы, — сказал Л. М. Леонов, представитель Союза писателей СССР. — Это реабилитация самой Нобелевской премии как цели и благородного признания литературного таланта».

Реабилитация Шведской академии оказалась недолгой. В 1970 году Нобелевскую премию получил А. И. Солженицын, летописец ГУЛАГа. Тогда Союз писателей СССР заявил: «Прискорбно, что Нобелевский комитет [923] James F. Clarity, «Soviet Writers Union Criticizes Nobel Prize Given Solzhenitsyn» // The New York Times, 10 октября 1970. позволил втянуть себя в грязную игру, которая ведется не в интересах развития духовных ценностей и традиций литературы, но разжигается спекулятивными политическими домыслами».

Ивинскую освободили в конце 1964 года; Ирину освободили двумя годами раньше, после того как она отсидела половину срока. Еще в лагере в Потьме Ивинская обратилась к Хрущеву с просьбой о помиловании дочери, которая, по ее словам, «медленно умирала у нее на глазах» [924] Ольга Ивинская. Письмо Н. С. Хрущеву 10 марта 1961. Полностью текст письма доступен в Государственном архиве Российской Федерации. Ф. 8131. Оп. 31. Д. 89398. Л. 51. . В июне 1961 года «Нью-Йорк таймс» сообщила, что Ивинская и ее дочь тяжелобольны и госпитализированы. У Ирины подозревали рак желудка [925] «Pasternak Friends Now Seriously 111» // The New York Times, 17 июня 1961. .

«Я не говорю, что я невиновна [926] Ольга Ивинская. Письмо Н. С. Хрущеву 10 марта 1961. Полностью текст письма доступен в Государственном архиве Российской Федерации. Ф. 8131. Оп. 31. Д. 89398. Л. 51. , и не считаю виновным Пастернака, — писала Ивинская в начале письма, датированного 10 марта 1961 года. Она не винила Пастернака, хотя подробно рассказывала о его участии в попытке получить свои гонорары. — Нельзя представлять его [Пастернака] невинным ягненком, — утверждала она, перечисляя известные факты. — Этим никого не обманешь, как и моим «уголовным делом».

В длинном, сумбурном письме на шестнадцати рукописных страницах Ивинская утверждала, что дело против нее сфабриковано. Она возмущалась тем, что арестовали ее дочь, «совсем девочку» — и за что? «Только за то, что держала чемодан?..»

По словам Ивинской, она только на Лубянке узнала, что получение денег из-за рубежа — хотя и совершенно законными способами — наносит ущерб государству. Она, как и ее адвокаты и защитники Пастернака на Западе, напоминала, что время от времени Пастернак получал гонорары из-за границы, и эти деньги помогли поддержать Пастернака и его семью. Ивинская напомнила, что родственники Пастернака купили новую машину. «Невозможно не знать, что деньги пришли из-за границы», — написала она.

«Я делила жизнь с Пастернаком на протяжении 14 лет, и в большинстве случаев я делила с ним не гонорары, а все его несчастья и превратности судьбы, и очень часто вопреки своим убеждениям, — продолжала она. — Но я любила его и делала все, что могла, как шутили мои друзья, чтобы прикрыть его «своей широкой спиной». А он верил, что я самый близкий и дорогой ему человек, который был нужен ему больше всего». Она напомнила — и позже повторила в своих мемуарах, — что с помощью Д'Анджело отложила издание «Доктора Живаго» и что ЦК просил ее не давать Пастернаку встречаться с иностранцами. В этом она оказалась даже более сильным союзником властей, чем Зинаида Пастернак.

В заключение Ивинская писала, что Пастернак «перевернулся бы в гробу, узнав, какой ужасный конец ждал меня из-за него». «Пожалуйста, верните меня и мою дочь к жизни. Обещаю, что проживу остаток жизни с пользой для родины». К письму прилагался рапорт начальника лагеря, а также «характеристика заключенной» [927] Там же. Л. 50. . Ивинскую называли сознательной, скромной и вежливой; отмечалось, что она «правильно понимает» политику КПСС и советского правительства. Но, добавлял начальник, ей «кажется, что ее посадили неправильно, что она сидит за преступление, которого не совершала».

Тенденциозные отрывки из письма Ивинской Хрущеву были опубликованы в московской газете в 1997 году, когда наследники Ивинской судились с Государственным архивом литературы и искусства из-за документов Пастернака. Авторы статьи при помощи цитат, вырванных из контекста, пытались очернить Ивинскую, выставив ее осведомительницей КГБ. Полный текст письма Ивинской опубликован не был. К сожалению, попытки очернить доброе имя Ивинской во многом удались, поскольку обвинения, выдвинутые в статье, были некритично восприняты западной прессой. Полный текст письма, которое хранится в РГАЛИ в Москве, не позволяет назвать ее доносчицей. В служебной записке КГБ «для внутреннего пользования» Ивинская названа «антисоветчицей». Ее письмо — это мольба отчаявшейся женщины, искавшей участия у высшего лица страны. Точно так же поступали и другие лагерники, добивавшиеся помилования.