Петра Куве - Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу

Первое время власти скрывали, что Ивинская и ее дочь арестованы. В сентябре Д'Анджело с женой приехали в Москву, не зная о том, что произошло. Они поселились в гостинице «Украина», одной из сталинских высоток неподалеку от своей прежней квартиры на берегу Москвы-реки. Когда Д'Анджело позвонил Ивинской, незнакомый женский голос ответил, что ее нет дома. На следующий день Д'Анджело перезвонил, и женщина, которую он принял за Ирину, сказала: «Мама в отпуске на юге [891] Д'Анджело. Дело Пастернака, 165. ; она вернется в конце месяца». — «Может быть, мы сможем встретиться с вами и с Митей?» — предложил Д'Анджело.

Лже-Ирина согласилась принять итальянцев, но, когда они пришли, их встретил только Митя, сын Ивинской. Он передал им извинения сестры, которая якобы «должна была срочно уехать. Она поехала с друзьями на юг и собирается навестить мать». Гостям показалось, что мальчик напуган и ему не по себе. Их разговор прослушивали. Вскоре Д'Анджело с женой ушли.

На Лубянке Ивинскую снова ежедневно допрашивали. Однажды ее привели к В. Тикунову, заместителю председателя КГБ; его участие знаменовало важность, какую придавали власти ее делу. По описанию Ивинской, он состоял из трех шаров: «зада, брюха и головы».

Когда Ивинскую привели к Тикунову, она увидела на его столе копии «Живаго» и письма к ней Пастернака.

«Ловко мы замаскировались [892] Ивинская. В плену времени, 393. , — сказал Тикунов, — но нам-то известно, что роман не Пастернак писал, а вы. Вот что сам Пастернак пишет… — И Тикунов вслух зачитал отрывок из письма Пастернака к Ивинской: — «Это все ты, Лелюша! Никто не знает, что это все ты, ты водила моей рукой, стояла за моей спиной — всем, всем я обязан тебе».

«Вероятно, — ответила Ивинская, — вы никогда не любили женщину и не знаете, как любят и что в это время думают и что в это время пишут».

Обвинение Ивинской предъявили 10 ноября 1960 года [893] Государственный архив Российской Федерации. Ф. 8131. Оп. 31. Д. 89398. Л. 35. .

Судебный процесс начался и закончился 7 декабря. В тот день шел дождь со снегом. Ивинскую с дочерью привезли в Московский городской суд на Каланчевской улице в «черных воронках». Мать и дочь очень обрадовались друг другу и не могли наговориться.

В зале суда не было ни свидетелей, ни родственников, ни представителей прессы — только судья, адвокаты, работники суда и следователи. Некоторые друзья Ирины узнали о процессе, скорее всего, от адвокатов; они стояли у ворот здания суда и махали Ивинской с дочерью, когда тех вели мимо.

Прокурор сообщил суду: переписка Ивинской и Фельтринелли убедила его в том, что за границу роман переправила Ольга, хотя и Пастернак тоже «продался милитаристам» [894] Описание судебного процесса см.: Ивинская. В плену времени, 391–404. . По словам прокурора, ему неизвестно, кто написал роман, Пастернак или Ивинская, но за все это ее преследовать не будут, а судят ее с дочерью за получение ввезенных в СССР контрабандным путем советских денег. Суду представили половинку банкноты, присланной Фельтринелли; представили список курьеров вместе с переданными ими суммами.

Адвокаты Ивинской и дочери заявили: ни Ивинская, ни ее дочь ничего не ввозили в страну контрабандой и никогда не меняли иностранную валюту на рубли. Более того, Фельтринелли и его посыльные действовали, исполняя поручения Пастернака. Адвокаты спрашивали, почему курьеров, за которыми следили, так и не арестовали.

Ни у кого не было сомнений в вердикте, но, когда объявили сроки заключения, все были поражены их суровостью — восемь лет принудительных работ для Ивинской и три для Ирины.

В январе их отправили поездом в лагерь в Тайшете, в Сибири, почти в пяти тысячах километров к востоку от Москвы. Ближайшим к лагерю городом был Красноярск. По пути на восток, окруженные уголовниками и монахинями, которые пели о Христе, они сидели в клетках внутри вагонов. Стоял ужасный холод, а на Ирине было лишь легкое весеннее пальто. Последнюю часть пути прошли пешком при 25-градусном морозе. Ивинская нашла такой мороз «невыносимым» для непривычных к нему москвичей [895] Ивинская. В плену времени, 405. .

Режим в лагере для политзаключенных женщин оказался не слишком строгим. В бараках было тепло [896] Емельянова. Легенды Потаповского переулка, 276. , имелась баня; посылки из Москвы доходили без труда. Ольгу и Ирину сокамерницы прозвали «Пастерначки» [897] Емельянова. Пастернак и Ивинская: провода под током, 309. . Однако пробыли они там недолго. В то время, как их отправили в Тайшет, ГУЛАГ — Государственное управление лагерей — официально расформировали. Через несколько недель Ольгу и Ирину этапировали на запад, в Потьму, в лагерь, где Ивинская отбывала срок в 1950–1953 годах. Весть об их аресте и заключении постепенно просачивалась за границу. Сначала ряд западных писателей и ученых, в том числе Грэм Грин, Франсуа Мориак, Артур М. Шлезингер-младший и Бертран Рассел, писали советским властям, однако их просьбы игнорировались [898] Conquest, Courage of Genius, 108. . Рассел, пожилой философ, выступавший за одностороннее ядерное разоружение, писал Хрущеву, что преследование Ольги и Ирины «чрезвычайно затрудняет [899] «Khrushchev Gets Inquiry in Jailing» // The New York Times, 20 января 1961. мой призыв к лучшим отношениям с Россией».