Коллектив авторов - Польша и Россия в первой трети XIX века

В целом агентурная информация позволяла представить позицию польского общества как в Королевстве Польском, так и за его пределами, хотя рисовала ее слишком благостно. Это относилось и к освещению важного для Королевства события – коронации Николая I в качестве польского короля. Сроки ее затянулись, и причиной этого называли позицию Австрии, которая будто бы утверждала, что не выполнены постановления Венского конгресса о воссоединении Королевства Польского и литовско-украинских провинций в единое государственное образование; монархом будущей объединенной Польши она хотела видеть герцога Рейхштадтского, а пока готовилась короновать его во Львове в качестве «великого князя Галиции» и даже «короля Польши». Чтобы не дать «Орленку» себя опередить, Николай I якобы был вынужден провести коронацию в Варшаве, хотя многие в окружении царя не одобряли этот шаг. Накануне торжеств император освободил варшавских политзаключенных. Подарком полякам стали пушки и штандарты, захваченные у турок при взятии Варны и призванные напомнить о некогда погибшем там польском короле. Когда весной 1829 г. пришла весть о скором прибытии в Варшаву императорской четы, она распространилась также в Галиции и Кракове, вызвав у поляков «большую радость». Сообщалось, что многие тамошние жители хотели ехать в Варшаву на торжество и просили на это разрешения царя. В мае 1829 г. император приехал в Варшаву, «чрезвычайно обрадовав», как писал агент, ее жителей: «при стечении многочисленного народа на улицах, как при въезде в город Высочайшей фамилии, так и ввечеру во время иллюминации, при благопристойной веселости существовало беспрерывное спокойствие и согласие». Галицийские же поляки, получившие разрешение на участие в коронации, узнали о приезде царя «в вожделенном здравии […] будучи все вообще чрезвычайно сим обрадованы с усугублением своей благодарности монарху, как наискорее стали выезжать в Варшаву». Для наблюдения за церемонией коронации были устроены специальные места, и билеты на них частично раздавались бесплатно. Хотя коронация проходила не в кафедральном соборе, а в Варшавском замке, Николай I присягал на коленях и читал молитву. Ходили слухи о его желании, чтобы после коронации был совершен тожественный молебен, однако архиепископ не стал служить, несмотря на то, что к нему трижды обращались. Этот неприятный факт в агентурном донесении связывался с нездоровьем царя. Тяжелое впечатление произвело и другое событие: на обращение примаса, после коронации провозгласившего здравицу новому польскому королю и трижды прокричавшему «виват!», не отозвался ни один голос. Тем не менее, царь был любезен с поляками, заявил польским офицерам, что во всех отношениях ими доволен, представил им сына – будущего императора Александра II, заверив, что тот является «хорошим поляком, ибо был так воспитан». Наследник, одетый в мундир польских конных стрелков, говорил по-польски, с симпатией вспоминал о польских королях. Царская семья общалась с народом, гуляя на Уяздовском плацу, а вечером на балу принимала гостей, но веселья заметно не было, и император признался Бенкендорфу, что находится в удрученном состоянии. Удручен был и Бенкендорф, так же как и другие члены царской свиты. Так, А. И. Нейтгард 21 мая (2 июня) 1829 г. писал И. И. Дибичу, что хотя коронация прошла благополучно, тем не менее «всё вообще является чем-то уродливым: черный двуглавый орел – отец белого одноглавого; они различны по природе и останутся таковыми» 128.

Власти хотели прощупать общественное мнение в связи с коронацией. Агент М. Шлей часто бывал у помещиков, «но нигде ни от кого не слышал ни малейшего роптания в рассуждении восприятия государем императором польской короны, а напротив того при случающихся о том разговорах каждый изъявляет свое удовольствие. Только иногда рассуждали: по какой бы причине без благовременного предварения так скоро последовала коронация?» Столь же лукавое недоумение выражали и по поводу отсутствия послов других государств. «Однако, – подчеркивал Шлей, – и на всё сие отзываются, что как бы то ни было уже имеют коронованного царя, и все вообще, полюбивши его, говорят, что одарен чрезвычайным благоразумием, сопряженным с большой кротостью». Общественность Королевства ждала открытия сейма новым государем, надеясь, что удастся восстановить конституционный порядок его созыва, вернуть гласность его работе. В мае 1830 г. члены палаты депутатов решили через маршалка обратиться к Николаю I с просьбой «о дозволении производить сеймовые собрания публично, так, как прежде бывало, дабы и не принадлежащие к сейму лица могли при том находиться». Об этом просили поговорить с министром Ф. К. Друцким-Любецким, и тот передал, что царь разрешил подать прошение. О речи императора на состоявшемся вскоре открытии сейма агентурные донесения сообщали в самых радужных тонах: она, как писал агент, «здешней публикой читается с душевным удовольствием», в отличие от речи маршалка Посольской избы Ю. Любовидзкого, который перегрузил выступление «разбирательством политических и административных дел», что общественное мнение якобы сочло «не соответственным обстоятельствам». Возможно, в этой критике речи Любовидзкого слышались отголоски недовольства тем, что вице-президент Государственного банка стал маршалком Посольской палаты. Как писал агент, против Любовидзкого в сейме были «вельможи», «но помещики, происходящие не из графских или княжеских фамилий, а только из древней польской шляхты, также мещане, и можно сказать, что весь народ, сим выбором будучи очень доволен, говорит, что Государь император подданных своих всех вообще одинаково любит, не делая преимущества богатым, а только ищет и избирает таких людей, которые бы были полезны престолу и народному обществу» 129.