Лев Вершинин - Рим или смерть

Гарибальди отошел от окна, накинул пончо.

- Примите на это время командование, - сказал он Векки. Вышел вместе с фельдъегерем в сад и приказал Агуяру:

- Седлай Уругвая.

- Уже оседлан, - сказал Агуяр.

- Ты у меня догадливый, - похвалил его Гарибальди. - Тогда скачи в Трастевере и жди меня там с запасным, свежим конем.

В Капитолии уже четвертый час продолжалось заседание Ассамблеи. Все до одного депутаты понимали: это заседание особое - решается судьба Римской республики.

На трибуну поднялся Мадзини - в неизменном черном сюртуке с трехцветным шарфом на шее. Лицо спокойное, очень бледное.

- События вчерашнего дня вам уже известны, - обратился он к притихшему залу. - Оборона прорвана, но не уничтожена - Джаниколо держится, и там гарибальдийцы... - Грохот разорвавшихся рядом ядер заглушил его слова, но ни один из депутатов не покинул своего места. Мадзини взял со стола большой лист бумаги, разделил его вертикальными линиями на три столбца и написал в первом - капитуляция, во втором - бои на баррикадах, в третьем - правительство, войско и Ассамблея оставляют Рим. Показал лист залу, громко сказал: - Выбор за вами... Сам я стою за уход из Рима в Апеннинские горы. Там продолжим борьбу. Но решать, повторяю, вам.

Депутаты молчали, они не знали, какой путь выбрать - прекратить сопротивление, уходить из Рима или сражаться в самом городе на баррикадах. В горячке жарких споров они сразу и не заметили, как в зал вошел Гарибальди. А когда увидели, в едином порыве устроили ему овацию. Его пончо было все в крови и грязи, а лицо - в белой пыли. Когда он поднялся на трибуну, Мадзини протянул ему свой опросный лист. Гарибальди пробежал его глазами.

- Джаниколо продержится от силы день-два. Можно, правда, покинуть Трастевере, укрепиться на левом берегу реки и сражаться на баррикадах.

- Тогда мы спасем город? - спросил один из депутатов.

- Только продлим на несколько дней его агонию, - ответил Гарибальди.

- Что же, по-вашему, надо сдаться на милость врага? - сурово спросил Мадзини.

- Ни за что! Я за уход из города всей армии, правительства, Ассамблеи. И где бы мы ни оказались, Рим останется нашим знаменем и целью.

Он быстрым шагом сошел с трибуны и направился к свободной скамье. Депутаты снова зааплодировали, в душе каждого ожила надежда.

- Видите, и Гарибальди за то, чтобы покинуть город, - сказал Мадзини, сразу приободрившись. - А что думает командующий армией? - обратился он к Розелли.

Этой минуты Пьетро Розелли ждал с нетерпением. Сейчас он покажет депутатам и самому Мадзини, что план Гарибальди обречен на провал. Он неторопливо взошел на трибуну, откашлялся и ровным голосом, как бы взвешивая каждое слово, объяснил:

- Боевой дух армии подорван последними неудачами. Но пока Ассамблея и правительство остаются в Риме, армия будет беспрекословно выполнять свой воинский долг. А вот захочет ли она подчиниться приказам кочующего правительства и кочующей Ассамблеи? - Он выдержал паузу. - Я лично в этом сомневаюсь. Конечно, всегда приятно верить в чудо (это уже был выпад против легковерного Мадзини), но времена чудотворцев миновали. Факты убедительнее любых надежд, а они ясно говорят - дальнейшая борьба бессмысленна. Остается одно - договориться с французами.

- Иными словами, капитулировать?! - крикнул ему Гарибальди.

- Сдаться, по возможности, на почетных условиях, - ответил Розелли, спускаясь в зал. Он был подавлен, но спокоен - он выполнил свой долг, сказал пусть горькую, но правду.

А к трибуне уже шел депутат Энрико Чернуски, на ходу бросив в зал:

- Надеюсь, никто не обвинит меня в трусости?

Такое начало озадачило Ассамблею. Чернуски даже среди храбрецов слыл человеком редкого бесстрашия. В Милане, когда город восстал против австрийцев, а те засели в Арсенале, Чернуски первым бросился на штурм.

В Риме он возглавил баррикадную комиссию и с раннего утра до вечера обходил строящиеся баррикады. Шел во весь рост, не обращая внимания на рвущиеся совсем близко ядра и снаряды.

К чему же этот риторический вопрос?! Чернуски между тем взволнованно продолжал:

- Так вот, сегодня я говорю: сопротивление невозможно. Удержать французов мы больше не в силах. Они разрушат Рим и учинят кровавое побоище. - Он повернулся лицом к триумвирам. - Но Ассамблея должна остаться в Капитолии, даже когда французы займут город. Пусть видят, что мы ничуть их не страшимся! Ставьте мое предложение на голосование.

Мадзини вскочил.

- Я был избран триумвиром не для того, чтобы подписывать акт капитуляции! - крикнул он депутатам. Он разорвал опросный лист и, низко опустив голову, вышел из зала.