Олег Кен - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

В «весьма срочной» записке Генеральному секретарю ЦК ВКП(б) Стомоняков о достигнутых наркомом успехах, фактически предлагая принять к сведению оправданное, на его взгляд, намерение Литвинова вовсе «выкинуть» ст. III и принять редакцию ст. IV. «Наибольшие затруднения при вчерашней беседе вызвал, по-видимому, вопрос о сроке пакта. В Риге я согласовал с румыном, – напоминал член Коллегии НКИД, – заключение пакта на срок в 3 года с продлением его на последующие 2 года, если он не будет денонсирован за 6 месяцев до истечения 3-летнего срока. Такой же срок установлен ныне в пактах с Польшей и Францией. Автоматическое продление пактов, являющееся положительным для нас в пактах с Латвией и другими странами, конечно, нежелательно в пакте с Румынией. Тов. Литвинов, однако, справедливо указывает на то, что разрыв по этому вопросу и дискуссия в печати о нем были бы нам невыгодны». Поскольку нарком «просил директивы только по последнему пункту», Стомоняков предлагал «сообщить ему, что, если все спорные вопросы будут удовлетворительно разрешены, он может уступить Румынии по вопросу о продолжительности пакта».

В записке Сталину дополнительно упоминалось о требовании включить в формулу С. Патека о «спорах» между сторонами определение «существующие территориальные». Эта установка соответствовала советской позиции в переговорах с Румынией, начиная с января 1932 г., а конкретное дополнение было, по всей вероятности, согласовано с Кремлем до отъезда наркома в Женеву. «Из телеграммы видно, – отмечал Стомоняков, – что тов. Литвинов будет настаивать на этой нашей редакции» [1178]. Новая редакция, составленная из вариантов Лашкевича и Патека, на которую к 29 сентября под давлением Франции дало согласие румынское правительство требуемые Москвой слова не включала [1179]; 1 октября Кадере предложил Литвинову «ряд новых формулировок, но везде отсутствовало слово “существующих”» [1180].

Положение на переговорах, происходивших за пределами Женевы, дабы сохранить их в тайне от прессы (и румынской миссии в Швейцарии), резко осложнилось громким заявлением посланника Румынии в Лондоне и ее делегата при Лиге Наций Н. Титулеску о своей отставке в знак протеста против капитулянтской политики правительства в бессарабском вопросе. Нарком понимал, что в силу влияния Титулеску на Кароля II, он «имеет от короля мандат на контроль всей внешней политики Румынии» («Ни один внешнеполитический вопрос не решается Румынией без его участия») и, «кроме того, вообще пользуется большим влиянием в стране» [1181]. Титулеску острее других румынских либеральных политиков сознавал неполноценность международно-правового признания прав Румынии на Бессарабию и считал безответственным усугублять ее, подписывая пакт с констатацией спорности статуса этой территории; сохранение в силе взаимных обязательств СССР и Румынии по пакту Келлога представлялось ему более предпочтительным [1182]. Публичные высказывания Титулеску о готовящемся предательстве интересов страны сильно встревожили румынское правительство и резче обозначили пределы его возможных уступок. При новом свидании с Литвиновым Кадере занял более осторожную позицию, заявив, что рассматриваемый вариант заключительного протокола («формула Патека») не была согласована с Румынией и никогда ею не принималась – и нарком «согласился как на крайнюю уступку на исключение слова территориальных», настаивая, однако, на внесении слова «существующих». Румынский представитель заявил, что пределом возможного компромисса с его стороны явилось принятие сентябрьской формулы Патека, Литвинов заявил Кадере, польским и французским дипломатам (и лично Э. Эррио), что, хотя он «дошел до последней степени уступок» и «пакт нами полностью согласован», «остался спор об одном слове», но пока Бухарест на это слово не согласится, «дальнейшие переговоры с румыном бесцельны» [1183]. Накануне намеченного на 4 октября отъезда Литвинова из Женевы румынский дипломат официально передал ответ своего правительства: Бухарест более не настаивает на бессрочности пакта и соглашается ограничить его действие пятью годами, но «окончательно отклоняет слово “существующие”». Уже при расставании Кадере предложил следующую формулу заключительного протокола: «Стороны согласны, что пакт имеет целью лишь обеспечение существующего мира взаимным обязательством ненападения и не может быть истолкован ни для каких других целей, не предрешить настоящие и будущие споры между ними». Литвинов отказался высказать свое отношение к «какому бы то ни было личному предложению», и его партнер по переговорам обещал 4 октября сообщить, получило ли оно санкцию Бухареста [1184]. «Я считаю эту формулу приемлемой, но не дам согласия до Вашего ответа», – телеграфировал нарком Сталину, обходя молчанием тот факт, что «во всем остальном пакт согласован, и мы вряд ли окажемся в лучшем положении, чем Румыния, если станет известно, что переговоры прерваны и задержано подписание французского и ратификация польского пактов из-за трудноуловимой разницы между “существующие” и “настоящие”» [1185]. Разница между этими понятиями (как и между les différends existants и les différends préв оригинальных текстах) действительно была несущественной, и постановление Политбюро, содержащее положительный ответ на запрос Наркоминдела, носило оттенок торжественного повеления, пригодного для цитирования будущими историографами (предложение Литвинова было сформулировано гораздо прозаичнее: «Кадере послезавтра уезжает, поэтому прошу Вас завтра же ответить мне клером словом “получено” или “не получено”, из которого первое будет означать согласие, а второе несогласие»).