Олег Кен - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

К концу дня 4 октября выяснилось, что Кремль поспешил с распоряжением о подписании договора: «Кадере не только взял назад свое вчерашнее предложение, но и стал возражать против всей формулы Патека, даже без слова “существующие”», вернувшись к последней редакции Леже (комбинации формул Лашкевича и Патека), «в которой ни слова не говорится, что пакт не наносит ущерба позициям [сторон. – Авт. ] или не предрешает спорных вопросов, а лишь, что эти спорные вопросы не ограничивают действия пакта». Кадере и Литвинов разъехались, намереваясь вернуться в Женеву в середине октября [1186].

После срыва переговоров и возвращения Литвинова в Москву разногласия, скрытые между строк шифрованных сообщений, выступили наружу. «Выводы и предложения» наркоминдела, направленные Генеральному секретарю ЦК ВКП(б) (и испещренные негодующими пометами члена Стомонякова), гласили: «Румынское правительство несомненно очутилось в трудном положении – между молотом и наковальней. Ему остается либо признать в пакте наличие существующих споров и таким образом подтвердить обвинение Титулеско в том, что оно в официальном документе признало незаконность операции по присоединению Бессарабии, рискуя быть свергнутым, либо же отказаться от пакта, признав правоту Титулеско… Надо думать, что оно предпочтет вторую часть дилеммы. Давление Франции и Польши не пойдет так далеко, чтобы подвергать риску существование румынского правительства. Я считаю поэтому мало вероятным, чтобы при последующих переговорах румынское правительство признало формулу Патека без нашего добавления, и еще менее вероятным с добавлением слова “существующих”. Поскольку, однако, был такой момент, когда спор сводился к слову “существующих”, можно рассчитывать на поддержку Франции, если мы от этого слова откажемся. Французы не понимают, почему мы так настойчиво добиваемся этой вставки и почему румыны так упорно возражают против нее. Они, очевидно, рассуждают так же, как и я, что если говорится о ненанесении ущерба позиции сторон в спорах между ними, то речь идет только о существующих, а не будущих спорах. По будущим спорам совершенно неизвестного характера не может быть еще позиции у сторон. Я понимаю, что слово «существующие» еще больше подчеркивает наличие спорных вопросов, но не вижу, чтобы это подчеркивание было абсолютно необходимо. В конце концов формула будет различно толковаться нами и румынами. Поскольку слово “территориальные” отсутствует, румыны будут говорить, что имеются в виду споры о золоте, о военном имуществе, картинах и т. д., между тем как мы будем утверждать, что в формулу включена также Бессарабия. Ни мы, ни румыны ничем не можем доказать правильность того или иного толкования и слово “существующие” ничего в том или ином толковании не меняет».

В записке ставился под сомнение и другое настояние, с января 1932 г. являвшееся частью советской переговорной позиции, – вручение, при подписании пакта, особой ноты с подтверждением неизменности отношения СССР к проблеме Бессарабии. «Румыния на одностороннюю ноту ни в коем случае не согласится», объяснял Литвинов, и поскольку «инициатива обмена нот исходит от нас, румынская нота считалась бы ответом на нашу и таким образом последнее слово осталось бы за Румынией». Перечислив вытекающие из этого невыгоды, нарком заключал: «считаю поэтому обмен нот вредным» [1187].

Литвинов предлагал основывать решение о дальнейшем поведении Москвы не на споре о словах («вопрос о Бессарабии не будет решаться на основании пакта о ненападении или того или иного его истолкования»), а исходя из «политического эффекта от пактов с Румынией, Польшей, в особенности с Францией». Он не исключал, что «через некоторое время» в новых переговорах с Бухарестом удастся добиться принятия им и сакраментального определения «существующие». «Возможна, однако, другая конъюнктура. Нынешнее румынское правительство весьма слабо, оно может уступить место другому, в котором будет еще сильнее влияние или даже руководство Титулеско, тогда договориться вообще невозможно будет. Не вечно также правительство Эррио». Нарком предлагал поэтому в переговорах с Кадере вернуться к формуле Патека, и, если дополнить ее словом «существующие» окажется невозможно, отказаться от него, а также снять советское условие о возможности односторонних заявлений при подписании пакта [1188].

Записка наркома стала, во всей вероятности, предметом обсуждения не только в НКИД, но и в Кремле. Аргументации Литвинова член Коллегии Стомоняков противопоставил «категорическое утверждение, что “Румыния уступит”» и заверения, что в «ближайшее время» обстановка для переговоров с Францией и Румынией для СССР улучшится. Предложения Литвинова о пересмотре условий заключения пакта ненападения были политическим руководством отвергнуты. Последующие дни подтвердили прогноз Литвинова о том, что предел уступок Бухареста уже достигнут и его позиция будет лишь ужесточаться. 14 октября правительство А. Вайды-Воевода подало в отставку, капитулировав перед Титулеску. Триумфально поддержанный Палатой депутатов, 20 октября Титулеску был назначен министром иностранных дел Румынии в новом правительстве Ю. Маниу, и сообщения из Бухареста не оставляли сомнений, что оно потребует от СССР новых уступок по всем статьям пакта.