Олег Кен - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

Чтобы подтолкнуть латвийскую сторону к большей уступчивости, Стомоняков 8-10 января отказывался от встреч с К. Зариньшем и Х. Альбатом, тогда как переговоры с румынским представителем были продолжены. Это создало почву для появления в латвийской прессе предположений об относительно большей значимости для Москвы переговоров с Румынией. 11 января Стомоняков отмечал, что латыши «испугались» его молчания, но десятью днями позже был вынужден признать, что эта оценка была излишне оптимистична [962]. Интенсивные переговоры с Латвией были начаты Стомоняковым лишь в последней декаде января, после того, как его дискуссии с князем Стурдзой зашли в тупик.

В конце января Литвинов выехал в Женеву; обязанности наркома были возложены на Крестинского, который в силу этого явился посредующим звеном в сношениях члена Коллегии с Политбюро. В письме Генеральному секретарю от 28 января Крестинский перечислял важнейшие разногласия сторон. Латвийская делегация соглашалась снять ст. 2 о нейтралитете лишь при условии включения в ст. 1 положения о праве досрочной денонсации пакта в случае нападения одной из договаривающихся сторон на третью сторону. Иными словами, латвийская сторона желала предусмотреть возможность нападения СССР на Польшу или Эстонию, создавая включением этого положения отсутствующую в тексте пакта формальную увязку советско-латвийских отношений с отношениями СССР с лимитрофами. Крестинский, признавая отрицательный момент у этой формулировки, указывал, что аналогичное положение включено в тексты пактов с Финляндией, Францией и Польшей (это компенсировалось в пакте с Финляндией гарантией полного нейтралитета, в пактах с Польшей и Францией – частичного) и отказ от него произвел бы неблагоприятное впечатление, «будто мы собираемся напасть на одно из соседних государств и хотим обеспечить нейтралитет Латвии даже и в этом случае». Крестинский предлагал пойти на уступку, оговорив в тексте Протокола подписания договора, что денонсация пакта не сужает обязательства сторон, вытекающие из пакта Келлога и советско-латвийского мирного договора. Политбюро предлагалось разрешить Стомонякову дать согласие на внесение дополнения в ст. 1, но при условии немедленного подписания пакта и указанной оговорки в Протоколе подписания. И.о. наркома просил решить вопрос в тот же день, т. е. 28 января [963].

Политбюро, однако, не стало детально рассматривать письмо Крестинского [964]. Во исполнение принятого решения Крестинский направил запрос наркому, который поддержал его позицию, уточнив, однако, что пойти на подписание дополнительного протокола необходимо лишь в том случае, если латвийская сторона сама поставит об этом вопрос (судя по всему, Крестинский в телеграмме не указал, что латыши это сделали) [965]. После получения ответа Литвинова, Политбюро вернулось к теме, поднятой в записке и.о. наркома, и «в бесспорном порядке» (опросом) утвердило директивы находившемуся в Риге члену Коллегии НКИД [966].

28 января 1932 г.

18. – О Чехо-Словакии (т. Крестинский). Остаться при прежнем решении.

Выписка послана: т. Крестинскому.

Протокол № 86 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 28.1.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 11. Л. 161.

В середине января министр иностранных дел Э. Бенеш, еще до ознакомления с полными результатами проводимого в Праге разбирательства деятельности К. Ванека, в беседе с полпредом СССР А.Я. Аросевым принял на себя «ответственность за всю миссию в Москве и поведение каждого отдельного ее сотрудника» и заявил резкий протест против мер, принятых советскими властями в отношении первого секретаря миссии ЧСР [967]. Бенеш высказал убеждение, что обвинение в «провокации войны» «выдумано» и «советское правительство сознательно стремилось дискредитировать чехословацкое правительство». Он потребовал дать публичное разъяснение, что, обвиняя сотрудника миссии, Москва не распространяет подозрение в провоцировании советско-японской войны на правительство ЧСР, или же предложить иную компенсацию за нанесенный Чехословакии ущерб [968]. Москва отвечала: «О компенсации не может быть никакой речи. С обвинениями чехословацкого правительства мы не выступали, а обвинили Ванека, а по чьим директивам он действовал, мы знать не обязаны» [969]. МИД Чехословакии выступил с требованием передать рассмотрение возникшего конфликта независимому арбитру, а 27 января Бенеш объявил о намерении Града разорвать отношения с Москвой из-за отклонения ею арбитража по обвинениям против Ванека.