Олег Кен - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

Постановление Политбюро полностью и точно воспроизводило проект, приложенный в записке А.П. Розенгольца в ЦК ВКП(б) [955]. Однако решение «О Совпольторге», как и принятое годом ранее постановление о развитии торговли с Польшей, осталось большей частью нереализованным. Под влиянием новых обстоятельств СНК СССР распорядился продлить действие договора о СПТ на год (до 27 января 1933 г.) [956]. Каких либо материалов о том, было ли согласовано подписанное Рудзутаком постановление СНК с ЦК ВКП(б), и, если да, то кем был санкционирован пересмотр решения Политбюро, установить не удалось. Это промежуточное решение отражало обострившиеся в 1932 г. разногласия между польскими властями и акционерами, с одной стороны, и советскими ведомствами во главе с НКВТ, с другой, относительно роли Совпольторга в двусторонних экономических связях и вскоре перестало устраивать наркомат внешней торговли [957].

28 января 1932 г.

17. – О Латвии (т. Крестинский).

Предложить Крестинскому запросить т. Литвинова.

Выписка послана: т. Крестинскому.

Протокол № 86 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 28.12.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 11. Л. 161.

28 января 1932 г. и.о. наркома H.H. Крестинский обратился к И.В. Сталину с запиской относительно тактики ведения переговоров с Латвией. Безотлагательное внесение поднятого в этом обращении вопроса в повестку заседания Политбюро вызывалось необходимостью срочно направить новые инструкции Б.С. Стомонякову, который вел в Риге переговоры о пакте ненападения. На 28 января намечалось завершение переговоров о пакте ненападения и подписание самого договора. Однако предпринятый польским и эстонским посланниками в Риге нажим на президента Латвии повлек отсрочку этого акта и выдвижение латвийской стороной дополнительных оговорок [958].

Первоначально советская сторона настаивала на том, чтобы переговоры о заключении пакта о ненападении велись в Москве. Однако, в конце 1931 г. выяснилось, что Румыния соглашается вести с СССР аналогичные переговоры только в Риге. В связи с этим в начале января 1932 г. М.М. Литвинов направил И.В. Сталину срочный запрос, в котором, ссылаясь на готовность Румынии начать переговоры уже 5 января, просил созвать на следующий день комиссию Политбюро для выработки инструкций члену Коллегии Б.С. Стомонякову, которого НКИД наметил в качестве советского представителя на переговорах с Латвией (Стомоняков должен был также вести переговоры с румынским поверенным в делах в Риге князем М. Стурдзой). Поскольку В.М. Молотов отсутствовал, Литвинов просил назначить вместо председателя СНК другого члена Политбюро для созыва комиссии [959].

В соответствии с инструкциями Стомонякову, выехавшему 4 января в Ригу, поручалось вести и в возможно более сжатые сроки завершить переговоры с Латвией. При этом следовало всячески избегать намеков относительно судьбы торгового договора в связи с приближением даты возможной его денонсации, вместе с тем Стомонякову разрешалось дать понять, что позиция Латвии на переговорах о пакте сказывается на прохождении в Москве интересующих Ригу вопросов. Полпред в Латвии А.И. Свидерский был отстранен от участия в переговорах: в отличие от И.М. Майского и Я.З. Сурица, полпреды в Эстонии, Латвии и Польше не рассматривались как дипломаты, способные справиться с ведением сложных переговоров относительно заключения пактов ненападения [960]. Вторая причина сосредоточения переговоров в руках специального уполномоченного, вероятно, состояла в том, что Москва настаивала, как сообщил Стомоняков министру иностранных дел Латвии К.Р. Зариньшу во время их первой встречи 6 января, на ведении переговоров «в более интимном дипломатическом порядке», т. е. не создавая делегаций, с глазу на глаз (впрочем, позднее Стомоняков вел переговоры и с заместителем Зариньша Х. Альбатом). Конфиденциальность переговоров, вероятно, обусловливалась желанием Москвы затруднить выступление «общим фронтом» Латвии и ее союзницы Эстонии и подчеркнуть их исключительно двусторонний характер. Согласно инструкциям, Стомоняков должен был предложить под предлогом «незатягивания» переговоров подписать текст парафированного 9 марта 1927 г. советско-латвийского пакта о ненападении, причем из него была исключена статья 2 (о нейтралитете каждой из сторон в случае нападения на одну из них третьей стороны) [961]. Маловероятно, что в НКИД не предвидели негативную реакцию латвийской стороны на подобный шаг: формулировка о нейтралитете в тексте Мирного договора 11 августа 1920 г. была более широкой, чем компромиссная формулировка 1927 г., что признавали обе стороны. Таким образом, Риге предлагалось либо согласиться на отсутствие в тексте пакта статьи о нейтралитете (что равнялось сохранению в силе формулировки Мирного договора), либо согласиться на пересмотр формулы 1927 г. Положение Стомонякова облегчалось заявлением МИД Латвии об отказе от парафированного в 1927 г. текста.