Сергей Кремлев - Ленин. Спаситель и создатель

Не обошлось без трагикомических деталей. На рассвете 6 июля сводный отряд из Петроградского полка, восьми броневиков, трёх рот Преображенского, Семёновского и Волынского гвардейских полков, отряда моряков Черноморского флота, нескольких отрядов юнкеров, курсантов авиашколы и отряда самокатчиков (военных велосипедистов) при поддержке тяжёлой (!) артиллерии приготовился штурмовать дворец Кшесинской.

Большевики успешно и безболезненно прорвались через всю эту ораву к Петропавловской крепости, гарнизон которой им сочувствовал, но днём войска заняли и крепость.

Начались аресты.

А на чердаке особняка Кшесинской обнаружили кипы листовок погромного дубровинского „Союза Михаила Архангела“, оставшиеся с царских, конечно, времён… Тем не менее „Петроградская газета“ 8 июля радостно сообщила „сенсацию“:

„Ленин, Вильгельм II и д-р Дубровин (известный деятель правых) в общем союзе. Доказано: ленинцы устроили мятеж совместно с марковской и дубровинской чёрной сотней“ [768].

Н-да…

Ленин и Вильгельм, это ещё куда ни шло…

Но Ленин и Дубровин? Это была уже чистая, незамутнённая социальная паранойя.

Воистину: „всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно“…

В первые дни Ленин был, пожалуй что, и выбит из колеи, – на это особенно упирали в своих послеоктябрьских воспоминаниях Зиновьев и Каменев. Однако не очень-то в это верится, если иметь в виду период , а не два-три дня.

Нельзя, правда, сбрасывать со счёта и то, что Крупская вспоминала – когда вечером 7 июля она уходила от Аллилуевых, Владимир Ильич сказал: „Давай попрощаемся, может не увидимся уж…“

С другой стороны, сам Сергей Аллилуев пишет о „необычайном спокойствии“ Ленина в тот день. Впрочем, мужественный человек, приготовившись ко всему , и должен быть собран и спокоен.

Полные самообладание и собранность видны и из записки Ленина Каменеву, посланной последнему между 5 и 7 июля:

„Entre nous ( франц . „между нами“. – С.К .): если меня укокошат, я Вас прошу издать мою тетрадку: „Марксизм о государстве“ (застряла в Стокгольме). Синяя обложка, переплетённая. Собраны все цитаты из Маркса и Энгельса, равно из Каутского против Паннекука. Есть ряд замечаний и заметок, формулировок. Думаю, что в неделю работы можно издать. Считаю важным, ибо не только Плеханов, но и Каутский напутали. Условие: всё сие абсолютно entre nous!“ [769]

Это ведь не поза, не рисовка: в коротком доверительном письмеце два раза подчёркнуто, что всё – строго конфиденциально. Так или иначе, внутренний раздрай у Ленина если и был, наружу не выплёскивался. Внутри себя полководец может быть настроен в какой-то момент и мрачно – он тоже человек, но его армия должна быть уверена в его уверенности.

Впрочем, время сомнений и тягостных раздумий длилось считанные дни: надо было воевать – всё так же словом, и опять воевать словом из подполья.

И началось последнее подполье Ленина.

Недолгое…

В конце сентября 1917 года – ещё до того , как большевики взяли власть, Ленин, находясь в Выборге, начал писать работу с удивительным по задору названием „Удержат ли большевики государственную власть?“ Он закончил её 1(14) октября, и в октябре же 1917 года она была опубликована в № 1–2 журнала „Просвещение“.

В своей работе Ленин писал:

„После июльских дней мне довелось, благодаря особенно заботливому вниманию, которым меня почтило правительство Керенского, уйти в подполье. Прятал нашего брата, конечно, рабочий. В далёком рабочем предместье Питера, в маленькой рабочей квартире подают обед. Хозяйка приносит хлеб. Хозяин говорит: „Смотри-ка, какой прекрасный хлеб, ‘Они’ не смеют теперь, небось, давать дурного хлеба. Мы забыли, было, и думать, что могут дать в Питере хороший хлеб“…

Меня поразила эта классовая оценка июльских дней. Моя мысль вращалась около политического значения события, взвешивала роль его в общем ходе событий, разбирала, из какой ситуации проистёк этот зигзаг истории и какую ситуацию он создаст, как мы должны изменить наши лозунги и наш партийный аппарат… О хлебе я, человек, не видевший нужды, не думал. Хлеб являлся для меня как-то сам собой, нечто вроде побочного продукта писательской работы…

А представитель угнетённого класса, хотя из хорошо оплачиваемых и вполне интеллигентных рабочих, берёт прямо быка за рога, с той удивительной простотой и прямотой, с той твёрдой решительностью, с той поразительной ясностью взгляда, до которой нашему брату интеллигенту, как до звезды небесной, далеко. Весь мир делится на два лагеря: „мы“, трудящиеся, и „они“, эксплуататоры. Ни тени смущения по поводу происшедшего: одно из сражений в долгой борьбе труда с капиталом. Лес рубят – щепки летят.