Сергей Кремлев - Ленин. Спаситель и создатель

Авантюрист мог бы и соблазниться, но Ленин авантюристом не был. К слову, авантюристом тогда проявил себя кронштадтский мичман Фёдор Ильин (Раскольников) – будущий активный троцкист, будущий автор трагедии „Робеспьер“, будущий дипломат-невозвращенец и „обличитель“ Сталина…

По ряду воспоминаний за выступление стояли руководители „Военки“ Николай Подвойский и Владимир Невский, член ЦК Ивар Смилга, а латыш Мартын Лацис даже упрекнул лидеров в том, что они-де выполняют в массах роль „пожарных“…

Обстановка была действительно такой, что можно было потерять голову. Скажем, Павел Милюков описал её в воспоминаниях весьма сочно:

„…от дома Кшесинской и из других мест военные отряды и народные толпы днём и ночью в течение этих трёх дней 3–5 июля шли к Таврическому дворцу, где заседал Совет (эсеро-меньшевистский ЦИК. – С.К .). Иногда толпа требовала выхода министров наружу. Церетели хотели арестовать, но не нашли. Чернова застигли на крыльце, и какой-то рослый рабочий исступлённо кричал ему, поднося кулак к носу: „Принимай, сукин сын, власть, коли дают“…“ [758]

Ничего не скажешь – сцена колоритная! Прямо не Петроград 1917 года, а Запорожская Сечь времён Тараса Бульбы…

Не обошёлся, впрочем, Милюков и без порции клеветы на Ленина, написав: „3 июля вечером Ленин уже занял свой знаменитый балкон в доме Кшесинской и приветствовал солдат, давая им указания“ [759]

В действительности же Ленин выступал не вечером 3 июля – он тогда только ехал в Питер, а днём 4 июля, и не перед солдатами, а перед балтийскими матросами, и не давал с балкона дворца „указания“, а публично призвал народ „к выдержке, стойкости и бдительности“.

Большевиками было предложено провести мирную демонстрацию, и по проспектам столицы двинулось полумиллионное шествие. Да, среди демонстрантов было много вооружённых людей – ведь тысячи матросов прибыли из Кронштадта с винтовками, как и вышедшие из казарм солдаты. Но, образно, говоря, в дула винтовок были воткнуты цветы.

Что же касается слов Ильича, обращённых к соратникам, то бывший член „Военки“ – Военной организации РСДРП(б) Михаил Кедров вспоминал, что идя на исторический балкон для выступления перед матросами, приведёнными Раскольниковым, Ленин сердито бросил членам „Военки“: „Бить вас всех надо“! [760]

Когда всё уже закончилось – в конце июля, в начале августа 1917 года, Ленин в ряде статей, опубликованных в „Листке Правды“, в газете „Рабочий и Солдат“, подробно ответил на обвинения в адрес большевиков. Могу порекомендовать читателю его, например, статьи „Где власть и где контрреволюция?“ (ПСС, т. 32, с. 410–417), „Злословие и факты“ (ПСС, т. 32, с. 419, 420), „Ответ“ (ПСС, т. 34, с. 21–32)…

Последняя статья начиналась так:

„В газетах от 22 июля напечатано сообщение „от прокурора Петроградской судебной палаты“ о расследовании событий 3–5 июля и о привлечении к суду, за измену и за организацию вооружённого восстания, меня вместе с рядом других большевиков…

Очевидно, что появившиеся в печати документы, особенно, если они появились во враждебной большевикам прессе, должны были прежде всего быть тщательно собраны, сведены вместе и проанализированы прокурором. Но „республиканский“ прокурор, проводящий политику „социалистического“ министра Церетели, именно этой своей, самой основной обязанности не пожелал выполнить!“ [761]

Анализом сообщений „правой“ прессы занялся сам Ленин, и из этого анализа вытекал несомненный факт: лидеры большевиков не только не призывали к восстанию, но заняли прямо противоположную позицию. Ленин писал:

„До какой степени глупа сказка прокурора об „организации вооружённого восстания“, видно из следующего: никто не оспаривает, что 4-го июля из находящихся на улицах Петрограда вооружённых солдат и матросов огромное большинство было на стороне нашей партии. Она имела полную возможность приступить к смещению и аресту сотен начальствующих лиц, к занятию десятков казённых и правительственных зданий и учреждений и т. под. Ничего подобного сделано не было…“ [762]

Не всё понявший в тех событиях, но порой относительно честный американский профессор А. Рабинович считает, что „Июльское восстание (?? – С.К .) было, конечно, прежде всего мятежом гарнизона“ [763].

Однако, во-первых, непременный и первый признак „мятежа“ – использование оружия, чего в июле не было (незначительные потери среди правительственных войск объясняются ответной стрельбой вооружённых демонстрантов).