Арнольд Марголин - Украина и политика Антанты. Записки еврея и гражданина

Лубны оказались одним из немногих городов Полтавщины, где не было погрома. Объясняется это исключительно тем, что Лубенская городская дума, во главе которой стоял тогда городской голова Г. К. Взятков, заблаговременно учредила названный комитет обороны. Необходимые меры были приняты, были созданы отряды, учреждены дежурства и т. д. Лубенское еврейство так и не изведало ужасов погрома.

Председателем этого комитета был Взятков, в состав его вошли также братья Шеметы, основатели украинской партии хлеборобов, А. Н. Левицкий (впоследствии премьер-министр украинского правительства каменецкого и тарновского периода), податной инспектор Женжурист, Супруненко, студент Лобасов и др. Из евреев в комитете участвовал Я. О. Каганов, владелец мельницы в Лубнах. Имен остальных участников комитета я сейчас не припоминаю.

Каким образом прокурорский надзор мог усмотреть в таком приготовлении к защите еврейского населения на случай погрома признаки составления сообщества для ниспровержения существующего (вернее – существовавшего тогда) строя (ст. 102 Угол. улож.) – это осталось непостижимым даже для нас, специалистов-адвокатов.

Я защищал в этом процессе Взяткова, Лобасова и Каганова. Слушание дела продолжалось целый месяц, так как к нему было самым нелепым образом пристегнуто другое дело о членах лубенских социалистических партий. Ввиду явной беспочвенности обвинения почти все члены «комитета обороны» были оправданы при первом же слушании дела. Те же из них, которые в качестве инициаторов комитета были приговорены к незначительным наказаниям (Взятков, Шемет и Левицкий), обжаловали приговор в кассационном порядке и были также оправданы при втором слушании дела, которое снова потребовало двухнедельного разбирательства.

За все это время мы, защитники, успели близко изучить наших подсудимых, сродниться с ними. Для нас они были близки и дороги своим гражданским порывом, который спас Лубны от разгрома. И если бы во всех городах своевременно образовались такие же комитеты, быть может, и полиции не удалось бы организовать погромы.

Сумерки реакции все больше и больше сгущались. Закончились большие политические процессы, оставшиеся в виде наследия от первой русской революции. Боевой тон политических защитников, еще раз гордо прозвучавший в деле Совета студенческих представителей Киевского университета, стал постепенно сменяться приспособляемостью к составу суда. Как раз в это время стали возбуждаться позорные преследования евреев, именующих себя не так, как они записаны в метрических свидетельствах (при полной безнаказанности для христианина Петра, Павла или Владимира именовать себя Пьером, Полем и Вольдемаром), о подложных аттестатах и свидетельствах на звания, дающие право жительства и т. д. Тянулась скучная, серая канитель эпохи III Государственной думы.

На этом периоде безвременья не приходится долго останавливаться. Он не дает ничего яркого вплоть до возникновения мировой войны.

Но есть зато одно весьма мрачное, зловещее явление, которое представляется наиболее постыдным пятном для истории российской государственности и правосудия этой эпохи. С этим явлением я связан плотью и кровью, оно целиком приковало меня к себе на три года, потребовало напряжения всех моих сил и расшатало мое на редкость крепкое от природы здоровье. Речь идет о деле Бейлиса.

Еще ранней весной 1911 года в Киеве носились слухи о загадочном убийстве мальчика Андрюши Ющинского. Мелькнуло в газетах сообщение, что местные черносотенцы, члены «Двуглавого орла», усматривают в этом происшествии признаки ритуального убийства. Засим были заподозрены в качестве убийц мать и отчим Ющинского, которые и были арестованы полицией. И хотя полиция попала в этом случае на ложный след, но факт тот, что на некоторое время само дело это было совершенно забыто вместе с нелепыми слухами об его ритуально-еврейском характере.

Лето 1911 года в Киеве прошло в лихорадочных приготовлениях к торжественной встрече царя, царского семейства, Столыпина и всех министров по случаю предстоявшего открытия памятника Александру II. И никто и не подозревал в это время, какая адская работа велась тогда в черносотенном подполье.

Не успело состояться торжество открытия памятника, как раздался в киевском городском театре выстрел Богрова. Через несколько дней Столыпина не стало.

Вскоре после этих дней (август 1911 года) ко мне явилась в мои приемные часы жена Менделя Бейлиса и сообщила мне о том, что он арестован по обвинению в убийстве Ющинского. Она просила меня принять на себя защиту ее мужа.