Но в их мировоззрении было еще много следов европейского миросозерцания, оставшихся от юношеской поры увлечения европейской философией.
Православная реакция, о которой писал Пальмер Хомякову, не произошла ни в царствование Николая I, ни при его преемниках и это было основной причиной разразившейся в 1917 году катастрофы. Духовенство Николаевской эпохи поступало также, как после поступало духовенство в следующие царствования, вплоть до революции. «Русское духовенство, — писал митр. Антоний, — настолько отвыкло от прямой защиты священных канонов и так освоилось со своим рабским положением за 200 лет существования Синода, что стало относиться довольно безучастно к этому главнейшему и настоятельному своему общецерковному долгу (восстановление патриаршества) как будто бы это дело его, т. е. русского духовенства, мало касалось…» Все преобразовательные стремления Николая I, и его преемников, иссякали у порога центральной задачи национального возрождения — необходимости возрождения идеи Третьего Рима, каковая не могла быть осуществлена без восстановления патриаршества. Только восстановление патриаршества привело бы к восстановлению одной из важнейших традиций подлинного Самодержавия — «симфонии двух властей».
Только решение центральной задачи религиозно-национального возрождения создало бы необходимые предпосылки для правильного решения всех остальных задач цель которых была бы та же самая — реставрация православной сущности души русского человека. Тогда все реформы не носили бы характер временных заплат, а носили бы единый целеустремленный характер проистекавший из идеи, которую Достоевский называет нашим «русским социализмом».
Тогда бы стало ясным, что после восстановления независимости Церкви важнейшей задачей является уничтожение власти бюрократии, созданной масоном Сперанским, которая уже в царствование Александра II подменила самодержавие царское, самодержавием бюрократии (см. что пишет по этому поводу в «Монарх. государственности» Л. Тихомиров, когда анализирует результаты произведенных Александром II реформ), каковое обстоятельство умело было использовано Орденом Р. И. для подрыва нравственного авторитета царской власти и ведения пропаганды и революционной работы. Представители интеллигенции, работавшие в большом числе во всех слоях бюрократии, в городских органах самоуправления и земствах широко использовали самодержавие бюрократии в целях свержения царской власти.
«Всякий великий народ, — пишет Достоевский в «Дневнике Писателя», — верит и ДОЛЖЕН ВЕРИТЬ, если он только хочет быть долго жив, что в нем-то, и только в нем одном, и заключается спасение мира, что он живет на то, чтобы стоять во главе народов, приобщить их всех к себе воедино и вести их, в согласном хоре, к окончательной цели, всем им предназначенной». «Я утверждаю, что так было со всеми великими нациями мира, древнейшими и новейшими, что только эта лишь вера и возвышала их до возможности, каждую, иметь свои сроки огромное влияние на судьбы человечества».
Русский народ до Петра I верил в то, что ему суждено быть колыбелью и хранителем истинной христовой веры — Православия. Выражением этой веры и была идея Третьего Рима — идея создания наиболее христианской государственности. «Идея справедливости — Божьей Правды на грешной земле, пронизывает всю нашу историю, которая выдвинула русскую монархию, как носительницу Божьей Правды — по народному выражению, и «этического начала» — по выражению Тихомирова» (И. Солоневич).
В летописях, в сборнике древне русского права — Русской Правды, в духовной литературе, задолго до послания инока Филофея, уже звучат ноты православного мессианизма. Идея Третьего Рима — есть идея «русского социализма», разрешения социальной справедливости на основе создания целостной православной культуры. При такой религиозной настроенности нет места западному социализму, стремящемуся к построению земного рая без Бога и христианства.
Основная ошибка русской интеллигенции, указывал Достоевский, заключается в том, что увлекаясь идеями западного масонского социализма она не желала. следовать идеям русского «социализма». «Вся глубокая ошибка их в том, — писал он в «Дневнике писателя», — что они не признают в русском народе церкви. Я не про здания церковные теперь говорю и не про причты, я про наш русский «социализм» теперь говорю (и это обратно— противоположное церкви слово беру именно для разъяснения моей мысли, как ни показалось бы это странным) — цель и исход которого всенародная и вселенская церковь, осуществленная на земле, поскольку земля может вместить ее. Я говорю про неустанную жажду в народе русском, всегда в нем присущую, великого, всеобщего, всенародного, всебратского единения во имя Христово. И если нет еще этого единения, если не созиждилась еще церковь вполне, уже не в молитве одной, а на деле, то все-таки инстинкт этой церкви и неустанная жажда ее, иной раз даже почти бессознательная, в сердце многомиллионного народа нашего несомненно присутствует. Не в коммунизме, не в механических формах заключается социализм народа русского: он верит, что спасется лишь в конце концов всесветным единением во имя Христово. Вот наш русский социализм».
Читать дальше