Вилли Бредель - Братья витальеры

- Зачем они так? - возмутился Клаус. - Это нужно прекратить. Разве не довольно уже трупов?

- Но они же виноваты, - возразил фургонщик.

- Виноваты? В чем они виноваты?

- В чем... в чем? - Фургонщик, которого Клаус до сих пор знал как человека миролюбивого, был очень удивлен. - Они виноваты в том, что в городе "черная смерть". И, - продолжал он наставительно, - если мы их не изничтожим, начнется землетрясение. А может быть, польют ливни, посыплются с неба змеи, жабы.

- Кто это говорит такие глупости? - с возмущением крикнул Клаус.

Клаус бросился бежать на шум. Ему навстречу двигалась толпа возбужденных, орущих людей с топорами и толстыми палками в руках. Они кому-то грозили, что-то кричали друг другу, и нельзя было понять ни одного слова. Клаус прижался к стене и пропустил людей мимо.

И тут он увидел в середине толпы старого коробейника Йозефуса. Люди били его, швыряли из стороны в сторону, осыпали всевозможными ругательствами.

- Йозефус! - крикнул Клаус и хотел пробиться к старику.

Тот услышал крик и даже повернул голову, но Клаус был отброшен в сторону каким-то разъяренным мужчиной.

- Убирайся! - заорал он. - Справимся без тебя!

Следом бежали женщины и дети; женщины воздевали кверху руки, словно призывая в свидетели небо. Дети прыгали и веселились, точно это было радостное карнавальное шествие. Клаус был так поражен, что не мог ничего понять из раздающихся со всех сторон криков.

Печальный, подавленный, словно оглушенный происходящим, Клаус на некотором расстоянии последовал за толпой. "Они убьют его, и я ничем не смогу помочь старому коробейнику. Как это он говорил: "Все, все глупы или злы. Глупы или злы!" Теперь ему придется за это поплатиться. Куда же они его тащат?"

- Этого мне не жаль, - весело улыбаясь, сказал рядом с Клаусом молодой человек с тонким приятным лицом.

Клаус посмотрел на него.

- Нет, - повторил незнакомец. - Не жаль. Этот старый мошенник обманывал людей, и обо всем у него были свои собственные суждения. Я знаю его, это коробейник, который таскался по стране. Страшные вещи происходят в городе. Режут мужчин, женщин, детей.

- Ужасно! А городская стража? Где городская стража?

- Стража с ними заодно! Те еще безумнее. - Незнакомец недоверчиво оглядел Клауса с ног до головы. - Кто ты? - спросил он. - Где-нибудь служишь в городе?

- Я помощник доктора Ангеликуса.

- Ха-ха-ха! - звонко рассмеялся незнакомец. - А я от него удрал.

- А, так это ты, - сказал Клаус. - Почему же ты убежал?

- Почему?.. Почему?.. Меня тошнит от такого количества крови.

- Да, это верно, - негромко произнес Клаус.

- Ангеликус не бережет крови. Повсюду ищет он плохую кровь, больную кровь. Кровь, которая льется сегодня ночью, наверное, тоже в его пользу. Это его крупнейшая операция, если допустимо такое сравнение.

- Как так? - спросил Клаус. - Разве Ангеликус это затеял?

- Прямо, конечно, нет! Но доктор боится, как бы его не посчитали шарлатаном, поэтому-то он и уверяет всех, что всякие бродяги и евреи виновники этой напасти. Я сам слышал его речи.

- Ужасно, - снова сказал Клаус. - А ты не думаешь, что Ангеликус и сам считает, что они виновники этого всеобщего бедствия?

- Нисколечко! - воскликнул бывший лекарский помощник. - Как ты только мог такое подумать! Он верит в это столько же, сколько ты или я!

- Но тогда это убийство? - воскликнул Клаус.

- Ну вот еще! - возразил незнакомец. - Самозащита!

- Как самозащита?

- Да так, он спасает свою собственную шкуру. Издалека, откуда-то из-за деревьев, донесся дикий рев. Сотни людей вопили одновременно.

- Бог мой, что там происходит?

- Наверное, убивают старого коробейника!

- Пошли! - И Клаус ринулся вперед.

- Зачем? - крикнул другой. - Кому от этого будет легче? - Но все-таки побежал за ним.

Толпа вытащила старика на рыночную площадь; его привязали к позорному столбу, к которому обычно привязывали воров и нарушителей супружеской верности: им полагалось тут искупать свои грехи. Быстро натащили соломы и дров, кучей навалили перед привязанным. Старый коробейник, из уст которого до сих пор не вырвалось ни звука, теперь стал кричать, но не от страха, а от презрения к толпе. Он выражал всю свою ненависть, призывал на головы людей все проклятья небес, предрекал им всяческие несчастия. Кричал так, что на губах у него появилась пена, кричал до тех пор, пока совсем не охрип.

И вдруг взметнулось пламя, языки огня стали лизать несчастного. Поднялось темное облако дыма. По тысячной толпе пронесся крик облегчения: пламя и дым поглотили проклятия коробейника.