Вилли Бредель - Братья витальеры

И вдруг Клаус спросил:

- Люди добрые или злые, Йозефус?

Старый коробейник ответил не сразу, некоторое время он задумчиво смотрел прямо перед собой, потом произнес:

- Одни - злы, другие - глупы. Плохие? Да, все они плохие.

- Это неправда! - возмущенно крикнул юноша.

- И все же это так. Звери они, звери глупые и звери злые. Можешь не верить мне, да только рано или поздно сам убедишься в этом.

- А вы? Вы - тоже плохой человек? - вызывающе спросил Клаус.

- Да, тоже, - ответил старик и, еще и еще раз подтверждая это, повторял: - Тоже... тоже!

Раздражение и злость Клауса пропали, он со страхом теперь смотрел на своего спутника. А тот больше не обращал внимания на юношу; пристально глядя перед собой, он с ожесточенным упорством быстро шагал вперед, вытянув шею и сгибаясь под тяжестью своего короба.

... Подойдя к городу, они расстались.

В Висмаре был базарный день. Изумленный Клаус ходил по улочкам, любовался добротными, красивыми, плотно прижавшимися друг к другу домами, величественными кирхами, но больше всего - огромными кораблями в гавани. Все вокруг суетились, что-то делали. На большую коггу16, на главной мачте которой развевался яркий флаг, грузчики таскали тяжелые мешки. Потеряв дар речи от удивления, Клаус некоторое время следил, сколько же таких мешков может поместиться в чреве корабля?! Но в трюмы грузили все новые и новые мешки. По кривым улочкам тащились многочисленные повозки. Шли крестьяне и крестьянки с большими коробами и корзинами за спиной. Надменный служитель ратуши с широким мечом в ножнах проскакал мимо и подозрительно посмотрел на него. Клаусу пришла на ум песня, которую пели в Дортине на Эльбе, где он жил у крестьян:

Народ, из разных стран народ,

Толпой по городу бредет,

В телегах люди и пешком,

С корзиной, коробом, мешком.

Купить, продать, не прогадать...

Купить, продать, не прогадать...

Кирха своими сложенными из кирпича мощными стенами и четырехугольной, лишенной окон башней напоминала замок, площадь перед ней пестрела бесчисленными лотками-палатками: красными, голубыми, белыми. Повсюду стояли крестьянские повозки, скот: быки, коровы, овцы. В нагроможденных друг на друга маленьких клетках он увидел кур, уток, голубей. В других - коз и поросят. Клаус пошел по торговым рядам; глаза его разбегались, и самыми разнообразными запахами обдавал его ветер. О, как это пахло! И чего только тут не увидишь, что только не продается! Самые разнообразные овощи; хлебы круглые и овальные. Битые куры и гуси. Нежно-розовые ободранные тушки кроликов висели на веревках длинными рядами. И тут же рядом пряники-сердечки с надписями из сахара. Прекрасно пахло от противня с жареными каштанами; за пол медного гроша Клаус наполнил карманы своей куртки этими теплыми красновато-коричневыми орехами. Были тут ларьки с выставленными на продажу льняными тканями, вышивками, лентами, разноцветными пуговицами. Были и такие, где на прилавках стояли фигурки из глины и дерева: богоматерь с Иисусом-младенцем на руках, Христос на кресте, Христос, несущий крест, Христос проповедующий. С ними соседствовали веселые статуэтки музицирующих и танцующих крестьян, фигурка тощего, похожего на лису, поспешно шагающего человека - сгорбленного, с большой палкой в руке, необыкновенно похожего на коробейника Йозефуса.

Отдельный ряд занимали торговцы рыбой. В невысоких бочонках лежала селедка, белая и красная рыба, камбала, треска, макрель, судак и еще какие-то неизвестные Клаусу длинные серо-зеленые рыбы с заостренными, страшными головами; были тут и маленькие, толстые рыбки с крупной чешуей и большими выпученными глазами. Они били хвостами, извивались, высоко поднимали головы, но тщетны были их попытки избежать гибели. И вдруг Клаус прямо остолбенел. В одной из бочек свернулись кольцами длинные змеи, некоторые толщиной в руку ребенка; темные блестящие тела и совсем маленькие головы.

- Это не змеи, это угри, - пояснил ему торговец.

Клаус с недоверием взглянул на него. Что же это, как не змеи?

- Их едят? - спросил он.

- Естественно, - последовал ответ, но Клаусу это не показалось таким уж естественным.

Но любопытнее всего был певец. Он стоял перед сооруженной из досок стеной, яркие пестрые картинки, намалеванные на ней, изображали что-то ужасное. Вокруг певца теснились мужчины, женщины и, несколько поодаль, дети. Волосы маленького толстяка певца были подстрижены в кружок. Казалось, он в плоской меховой шапке.

Гипсовый длинный нос, слегка загнутый кверху, делал его очень смешным. Чистым громким голосом, не меняя ритма и тона, он пел, словно спокойно рассказывал печальную историю, о которой повествовали и картинки: