Вячеслав Навроцкий - Россия и движущие силы истории. Книга 2. Цивилизация психологической войны

Заметим попутно, что через Лейбница с идеями розенкрейцерства познакомился и российский император Петр I. Первая встреча этих двух исторических персонажей, представляющих две цивилизации, произошла в 1711 году во Франции. Фонтенель, секретарь Королевской Академии наук Франции, в «Похвальном слове Лейбницу» (1716) пишет, что русский царь открыл Лейбницу «широкое поле деятельности». «Царь, имевший величайший и благороднейший замысел, который может только прийти в голову государю, а именно – вытащить свои народы из варварства и ввести в их среду науки и искусства, поехал в Торгау… и там он часто виделся и советовался с Лейбницем относительно своего замысла» (Fontenelle. Oeuvres complètes. Genève, 1968. T. 1. P. 124. Цит. по Мезин 2003). Петр I пожаловал философу подарок и даже назначил ему пенсию, которая, правда, в реальности никогда не выплачивалась (но гонорар в размере 500 франков Лейбниц все же получил). Лейбниц представил Петру несколько записок, в которых, в частности, предлагал в Петербурге создать Академию наук по образцу созданной им в 1700 году Академии наук в Берлине (которая, в свою очередь, была создана по образцу Парижской). Самое интересное должно было произойти позже: под эгидой Академии Лейбниц предлагал создать «Дом Соломона», или «Орден Соломонова Храма», к которому со временем должна была перейти власть в государстве. Как известно, до этого дело не дошло.

Вернемся к Фрэнсису Бэкону. Альфред Додд утверждает, что Бэкон основал ложу в Англии в 1579 году и реорганизовал на континенте старый Орден тамплиеров, связав их систему девяти степеней с розенкрейцерством. Более того, Додд приписывает Бэкону авторство «розенкрейцеровских манифестов» (Dodd 1986). С этим несогласна Фрэнсис Йейтс, однако и она признает, что традиционный образ Бэкона должен быть существенно исправлен:

«Недавние исследования со всей ясностью показали, что традиционное представление о Бэконе как об ученом-экспериментаторе современного типа, освободившемся от оков исполненного суеверий прошлого, ни в коей мере не соответствует действительности. В своей книге о Бэконе Паоло Росси прослеживает связь творчества этого мыслителя с герметической традицией, с ренессансной магией и каббалой, усвоенными им через посредство естествоиспытателей-магов. Будущее науки мыслилось Бэконом отнюдь не в образе прямолинейного прогресса. Его проект „Великого восстановления наук“ подразумевал возврат к состоянию Адама до грехопадения, то есть к чистому и безгрешному общению с природой, к осознанию ее могущества. Той же концепции научного прогресса, прогресса вспять, к состоянию Адама, придерживался Корнелий Агриппа, автор популярного в эпоху Ренессанса пособия по оккультной философии. Научные воззрения самого Бэкона тоже не полностью освободились от оккультизма. В Бэконов обзор тогдашнего состояния наук включены такие дисциплины, как „естественная магия“, астрология (которую он желал бы реформировать), алхимия (оказавшая на него глубокое влияние), искусство заклятий (как вспомогательная „магическая“ дисциплина) и т. п. – эти темы обычно проходят мимо внимания исследователей, заинтересованных прежде всего в выявлении современных аспектов творчества Бэкона» (Йейтс 1999).

Правда, продолжает Йейтс, в отличие от розенкрейцеров, «Бэкон не приемлет никакой „таинственности“ в научных делах и осуждает алхимиков за давнюю традицию „сокрытия“ описываемых ими процессов за непостижимыми символами». Учение германских розенкрейцеров «прочнее связано с герметической и магической традицией, тогда как учение Бэкона кажется более рассудочным». В учении розенкрейцеров видны следы влияния идей Джордано Бруно и, в еще большей степени, Джона Ди – «Бэкон же нигде не упоминает Ди, нигде не цитирует его знаменитую „Иероглифическую Монаду“» (Йейтс 1999). Но этот аргумент не очень убедителен, потому что, как ниже замечает сама Фрэнсис Йейтс, Бэкон намеренно старался дистанцироваться от Бруно и Ди, которые, по распространенному убеждению, были «герметическими магами». Причина такого поведения Бэкона состояла в том, что Яков I «на дух не переносил никакой магии – это было глубинное свойство его натуры, можно сказать, невроз». Бэкон, конечно, знал об этой черте короля; кроме того, у него перед глазами был пример Ди, которого Яков I удалил от двора, фактически отправив его в ссылку.

Говоря о «Новой Атлантиде», Йейтс и здесь не упускает случая подчеркнуть связь герметизма и каббализма с христианством: