Николай Дубровин - Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2

Бибиков отправил не только в Башкирию, но и в Берду восемь человек надежных татар и поручил им уговаривать население, чтоб оно отстало от самозванца, раскаялось и возвратилось в свои дома.

Независимо от этого, по предложению князя Вяземского, Бибиков потребовал к себе подполковника Лазарева, управлявшего прежде башкирцами и пользовавшегося их уважением, но находившегося под судом за злоупотребления. Главнокомандующий предложил ему, как средство заслужить прощение, отправиться в Башкирию и содействовать усмирению населения [38] Поводом к такому предложению было письмо Веревкина князю Вяземскому от 23 декабря 1773 года, из Челябинска. «Вашему сиятельству, – писал Веревкин, – из рапортов моих о несчастий моем почти со всею провинциею известно. Чего ради и осмеливаюсь всенижайше просить, дабы благоволили вверенной мне провинции, находящейся теперь в крайнем бедствии, скорую помощь показать присылкою воинской команды; равным образом прислать и для уговору башкирцев подполковника Лазарева, потому что оный башкирцами крайне любим и надеюсь на милость Божию, что оный может с успехом сию комиссию исполнить» (Гос. архив, VI, д. № 504). . Лазарев охотно принял предложение и, снабженный деньгами на подарки влиятельным лицам, отправился в Исетскую провинцию. В помощь ему был назначен коллежский асессор Тоузаков, как человек знающий в совершенстве быт и нравы башкирского народа. С ними отправлено было двадцать человек конвоя, одетого и вооруженного по-гусарски, отпущена тысяча рублей на покупку вещей и предоставлено Лазареву право наиболее верных башкирцев производить в сотники, пятидесятники и другие чины, «смотря по людям и их важности» [39] Письма Бибикова князю Вяземскому от 8 и 29 января; Рапорт его Сенату от 8 марта 1774 г., № 57 // Там же, д. № 504. Архив Кабинета его величества, особое дело о Пугачеве. . Меры эти и известия, что Уфа держится, что она не захвачена еще мятежниками, давали правительству надежду на возможность возвратить башкирцев увещаниями к должному повиновению. С усмирением Башкирии положение края могло значительно видоизмениться и являлась возможность ограничить волнение пределами Оренбургской губернии. В Казанскую губернию направлены были войска, к Симбирску подходили четыре легкие полевые команды, волжское войско не выказывало сочувствия к мятежу, а главное – утешительно было то, что донские казаки выражали отвращение к самозванцу и полную готовность содействовать правительству в усмирении бунта.

Еще в октябре войско Донское постановило выбрать тысячу человек из лучших казаков с тем, чтоб они были готовы к походу по первому требованию. Для недопущения в войско эмиссаров Пугачева приказано было атаманам станиц зорко следить за всеми приезжающими и приходящими, «особливо из бродяг и носящих на себе образ нищего» [40] Архив Главного штаба, кн. I. .

В конце ноября 1773 года полковник Илья Денисов, тот самый, у которого Пугачев находился на ординарцах и который наказал его «нещадно плетью», просил разрешения Военной коллегии собрать из войска донского пятьсот человек казаков и с ними идти прямо под Оренбург для поражения самозванца [41] Рапорт полковника Денисова Военной коллегии от 23 ноября 1773 г. // Гос. архив, VI, д. № 504. . Одобряя такое предложение, императрица приказала полковнику Денисову, с выбранными им казаками, следовать в Самару, где и поступить под начальство генерал-майора Мансурова [42] Указ Военной коллегии А.И. Бибикову 17 января 1774 г., № 57 // Московский архив Главного штаба. Журнал секретной экспедиции, кн. 54, л. 23. .

Последующие известия относительно донцов были еще более успокоительного свойства. «Я уже имел счастие доносить вашему сиятельству, – писал Рычков князю Вяземскому [43] В письме от 23 декабря 1774 г. // Архив Кабинета его величества, особое дело о Пугачеве. в письмах, отправленных из Харькова, – что рассеявшийся там слух, будто бы известная толпа мятежников шатается в округе Царицына, делал езду мою весьма опасной [44] к сохранению своему наблюдает разные осторожности, и потому средство, кое приходит мне иногда на мысль, истребить сие чудовище способом человека смелого и отчаянного (который бы под видом, что предался на его сторону, исполнил сие дело) кажется ненадежным, не говоря о том, сколь трудно будет отыскать и такого отчаянного» (Архив Кабинета его величества, особое дело о Пугачеве). . Но, приблизясь к Царицыну, узнал я, что сторона наша спокойна, и больше еще утешился тем, что, проезжая станицами донских казаков и стараясь посторонним образом изведать мысли их в рассуждении Пугачева и всей изменнической его толпы, нашел их в весьма хорошем расположении. Они гнушаются мерзостью его действий и больше еще стыдятся и того, что Дон имел несчастие произвести сие чудовище на свет. В таком точно расположении нашел я, по крайней мере, всех тех, с коими мне и бывшим при мне разговаривать случилось».