Андрей Столяров - Призрак нации. Русский этнос в постсовременности

Это уже не из области конспирологии. Образование на территории современной России нескольких независимых государств, преимущественно русских по этническому составу, – вполне вероятная версия близкого будущего.

Не успокаивают в данном случае и аргументы, которыми любит оперировать власть, – насчет единства происхождения, культуры, веры и языка. Арабы, скажем, несомненно представляют собою единый этнос и тем не менее уже давно распределены по самостоятельным государствам. Попытки объединения их, как это было с Египтом и Сирией или с Египтом, Сирией и Ираком, предпринятые в конце 1950 – начале 1960-х гг. потерпели провал. Да что там арабы! Лучше спросим, чем, например, боливийцы, граждане государства Боливия, отличаются от колумбийцев, граждан государства Колумбия? Или, что то же самое, чем эквадорцы отличаются от венесуэльцев? Единое происхождение, единый испанский язык, единая вера, единый ареал обитания. Сами эти народы, возможно, видят различия между собой, но весь остальной мир их просто не ощущает. И ничего – живут в разных странах, отношения между которыми не всегда складываются благополучно.

Исторический опыт показывает, что нигде противоречия не вспыхивают с такой остротой, как между близкими родственниками. Здесь они достигают высшей точки накала. Дабы не ходить далеко, вспомним отношения между Россией и Украиной после распада СССР – их сюжет развивался от скандальных «газовых войн» до настоящей, хотя и «гибридной», территориальной войны. И потому вполне можно представить себе сводки экстренных новостей: «Сибирь требует от России компенсаций за период насильственной оккупации». Или «Защитим наш Дальний Восток от имперских амбиций Москвы!».

Конечно, сейчас это выглядит как анекдот. Однако анекдоты, переводя реальность в гротеск, обладают способностью высвечивать суть сложных явлений.

Именно братья склонны выяснять отношения между собой с помощью пушек.

Вернемся немного назад. В августе 2000 года в Санкт-Петербурге образовалась «Группа конструирования будущего».

Это было тяжелое для России время. Закончился хаотический период реформ 1990-х годов, страна пребывала в полуразобранном состоянии. У многих тогда было чувство, что она разваливается на части. Внезапно, еще до окончания законного срока, ушел один президент, Борис Ельцин, так же внезапно появился другой, Владимир Путин. Никто не знал, чего следует ожидать от этой перелицовки власти. Однако было понятно, что Россия находится на некоем историческом рубеже – она либо исчезнет совсем, поглощенная волнами новой эпохи, либо все же сумеет консолидировать свою нарождающуюся государственность, и тогда у нее появятся реальные шансы на выживание.

Собственно, мы работали в рамках синергетических представлений, опиравшихся, в свою очередь, на концепцию неравновесной термодинамики, разработанную нобелевским лауреатом Ильей Пригожиным. Эта теория, в частности, предполагает, что в период фазовых переходов, то есть в период большой трансформации государственных или цивилизационных структур, будущее принципиально не определено: оно присутствует в виде нескольких конкурентных версий (их называют аттракторами), каждая из которых имеет определенную вероятность осуществления. Вместе с тем эти версии не изолированы – они накладываются друг на друга, образуя некий общий сегмент, и этот сегмент получил у нас название «неизбежного будущего».

Неизбежное будущее – это та часть будущего, которая осуществится, хотим мы этого или не хотим.

Так вот, самое печальное состояло в том, что в этом неизбежном будущем, до которого оставалось – в историческом смысле, конечно, – всего пара шагов, мы как-то не видели места для тогдашней России, разве что в качестве раздробленной сырьевой территории, пользовательского материала для великих держав. Я как раз в это время прочел несколько зарубежных работ, связывавших будущее разных стран с особенностями их национального прошлого и утверждавших, что если уж страна попала в определенную историческую «колею», то выбраться из нее практически невозможно. Говоря проще: русский, советский, российский народ может быть только таким и уже никаким иным, в силу своих национальных особенностей он обречен на онтологическое поражение.

Мне эта точка зрения представлялась несколько ограниченной. Какой-то механистический детерминизм, да еще опирающийся на неопределенность национальных параметров. Ведь что такое русский национальный характер, никто толком сказать не мог и никто – по крайней мере на аналитическом языке – не представил внятной конфигурации его основных констант.