Ганс Шиндлер Беллами - Предание об Атлантиде

И вот Зевс, бог богов, блюдущий законы, хорошо умея усматривать то, о чем мы говорили, помыслил о славном роде, впавшем в столь жалкую развращенность, и решил наложить на него кару, дабы он, отрезвев от беды, научился благообразию. (121c) Поэтому он созвал всех богов в славнейшую из их обителей, утвержденную в средоточии мира, из которой можно лицезреть все причастное рождению, и обратился к собравшимся с такими словами…

Окончание повествования Крития не дошло до нас. Действительно, бóльшая часть предания об Атлантиде навсегда останется недосказанной. Не знаем мы и того, что именно поведал Гермократ. Реакция Сократа на полную версию предания об Атлантиде нам также остаётся неведомой. Заметки писца могли храниться у Сократа, который в конечном счёте передал их своему ученику Платону. А, вполне возможно, на них заявил свои права Критий – с тем, чтобы в итоге оставить их в наследство вместе со своей библиотекой своему племяннику – всё тому же Платону. Или же Платон стал обладателем этих записей каким-то иным путём. Всё, что мы знаем, – так это то, что почти шестьдесят лет спустя Платон, похоже, несколько «отредактировал» эти гипотетические стенограммы, обработал их, объединив с рядом других материалов в диалоги «Тимей» и «Критий», фрагменты которых мы только что прочитали.

Предание об Атлантиде – одно из наиболее захватывающих среди всех традиционных легенд всех времён и народов. Платон, передавший его для нас в двух небольших отрывках, приведённых в предыдущей главе, оставил нам своего рода данайский {14}дар, в равной степени привлекательный и опасный. Привлекательный, ибо миф позволяет нам разглядеть смутные очертания далёкого и причудливого мира. Опасный, поскольку требует истолкования, но для того, чтобы оно было убедительным, необходимы обоснования, которых на настоящее время недостаточно.

В греческой литературе до Платона Атлантида, кажется, упоминается лишь однажды и то вскользь. Философ Прокл в своих комментариях к платоновскому «Тимею» говорит, что историк Марцелл в не дошедшем до нас труде «История Эфиопии» писал, что «обитатели нескольких островов Атлантического океана сохранили традиции своих предшественников с посвящённого Посейдону большого острова Атлантида, долгое время властвовавшего над всеми островами Атлантики». Прокл ничего не говорит об источниках, которыми пользовался Марцелл; острова, о которых идёт речь, могут быть Канарскими или Азорскими.

Отсутствие упоминаний может показаться странным, учитывая предполагаемую привлекательность содержания мифа об Атлантиде, но нет необходимости далеко удалять в поисках причин. Во-первых (но не в-последних), угасание традиции: любая память о погибшей земле в Греции разрушалась, поскольку носители её вымирали, что неоднократно подчёркивается в сообщении Платона. Во-вторых, хотя Солон, узнавший предание об Атлантиде в Египте, намеревался вернуть традицию в собственную страну за полтора столетия до Платона, сделать это ему препятствовали политические трудности. В итоге сложилась ситуация, когда миф остался семейным преданием, запись его перешла от Солона к его родственнику Дропиду и далее по восходящей – через старшего Крития к Каллаэскру, младшему Критию и Платону.

Таким образом, хотя Солон не собирался записывать легенду о битвах предков афинян с атлантами и таким образом вводить забытое предание в греческую литературу, а через это – и в общемировую культуру в целом, он, похоже, был удовлетворён уже тем, что память об этом событии была частично сохранена, хотя бы в установленном им церемониале Малых Панафинейских игр, на которых пеплос с изображением сцен той войны носили по улицам Афин.

Но ни жрецы, ни простые горожане, как оказалось, не были готовы к чему-то подобному. Чуть меньше чем век спустя Малый праздник превратился в небольшое действо местного значения продолжительностью около двух дней. Во времена Платона лишь старики могли вспомнить, как в 20-й и 21-й дни месяца таргелиона они наблюдали несущую пеплос процессию.

Изложенный Платоном миф об Атлантиде, несомненно, обсуждался уже при его жизни – и устно, и письменно, но эти ранние обсуждения до нас не дошли. В самом деле, маловероятно, чтобы и сам Платон, и его последователи (или, скажем, кто-то ещё в более позднюю эпоху ) никогда не осознавали реальную значимость и всеобъемлющую ценность этого мифа.

Мнения авторов, живших после смерти Платона, тем не менее известны, хотя эти критики обсуждали, конечно, лишь «философские» аспекты мифа – хотя бы потому, что они, в сущности, ни на самую малость не допускали, что за этим, равно как и за любым другим мифом, может скрываться реальная действительность.