Андрей Михайлов - К западу от Востока. К востоку от Запада. Книга первая

Потому не покривлю душой, если скажу, что Санкт-Петербург, это не город. Это – весь мир в миниатюре.

Самое большое озеро Европы – Ладога, или Нево, как называли его древние новгородцы. Студёная, пропахшая тиной, рыбой и русалками вода заполняет огромную тектоническую впадину, вылизанную Великим Ледником. Для того чтобы наполнить Ладожскую котловину, Волге понадобилось бы четыре года. Но вот уж чего-чего, а воды здесь, в центре Озёрного края, не меньше, чем суши. И почти вся она, истекающая из мириад озёр, болот и речек, стремится сюда, в Ладогу…

Точка преткновения

Есть в Ладоге какая-то чарующая сила и манящая загадка. Давно подмечено, что масса холодной пресной воды, источающая волны спокойной и сильной энергии, вообще-то очень сильно воздействует на стоящего рядом человека. Загадочный «шёпот Земли», может быть, всего отчётливее и слышится через такие вот природные линзы-усилители. Замечу, что, в отличие от кишащих жизнью и бурлящих соблазнами водоёмов тёплых стран, моря и озера Севера – вообще-то куда более подходящее место для приватных бесед с Вечностью.

Ладога – больше, чем географический объект. Она – точка пересечения и центр приложения разнонаправленных сил, течений и интересов. Она одна из тех вечных граней, на которых, по большому счёту, и происходят все значительные пространственно-временные подвижки, сдвиги и прорывы. Здесь очень явно видно, как природа создаёт цивилизацию.

…В этих однообразных и монотонных краях трудно найти что-то более несхожее, чем северный и южный берега Ладоги. На «севере диком» – типичный кусок Скандинавии, с соснами по камням, шхерами-фьордами, островами и бездонными омутами, в которых водится не только благородный сиг, но и морская жительница – нерпа. Юг же – плоский, мелководный, с торфяниками и берёзами, бревенчатыми избами и пашнями – типовая Россия.

Причины такого грубого раздела лежат в самых тёмных глубинах сырой земли, где песчаники и известняки Русской равнины столкнулись с сиенитами и гранитами Балтийского щита. Можно сказать, что геологическая древность спорит тут с древностью космогонической – напичканные отпечатками окаменелые волны первобытного моря, плескавшегося в те времена, когда жизнь ещё не дерзала выползти из вод на неприветливую поверхность, и кристаллические свидетельства эпох, когда на остывающей после творения планете вообще не было и помину никакой жизни.

Однако это всё – дела давно минувшие. Но, как знать, не они ли определили те процессы, которые волновали бурные ладожские волны во времена исторические? Ведь, по большому счёту, именно тут, в Приладожье, долгие века находилась та единственная точка, в которой Древняя Русь напрямую (без посредников) соприкасалась с Европой. И вовсе не случайно именно здесь беспокойный Пётр так настойчиво рубил своё пресловутое «окно». Ни одного другого прямого пути к западным ценностям, кроме Ладоги-Невы через Финский залив, у России просто не было (если не считать проблемного и далёкого Беломорья). Отсюда – все те коллизии и страсти, которые кипели на этих, казалось бы, задворках Европы в течение многих веков.

Ладога – это не просто точка на карте, это точка приложения двух великих, но разнонаправленных сил. Точка преткновения.

Ключи и заключения

Зримым центром этой точки преткновения был маленький островок, «ключ», запиравший (или открывавший, опять же – откуда смотреть) на запор возможности любого искусственного движения между Востоком и Западом. Орешек – Нотебург – Шлиссельбург. Словно кость в горле Ладожского озера, торчащая при истечении всех его вод в Неву, остров-крепость стал международным контролёром ещё во времена Великого Новгорода.

В зависимости от того, кто владел ключом-островом, можно было рассматривать обоснованность «европейских претензий» России. Так что, когда шведы с помощью французских наёмников в Смутное время отобрали Орешек, и он на целое столетие стал Нотебургом, надменная семья европейских народов вообще позабыла про то, что где-то на дремучем Востоке континента у неё есть вечная падчерица – нелюдимая и нелюбимая. Так что старушка Европа к началу XVIII века стояла в привычной уже позе – гордо раскорячившись к востоку своим обвисающим задом. Нужно было видеть её лицо, когда задорный русский царь ткнул в этот неприкрытый тыл своим потешным штыком!