Андрей Михайлов - К западу от Востока. К востоку от Запада. Книга первая

Нынешняя Красная площадь – идеальное место для любителей поностальгировать о чём-нибудь утраченном. Куранты на Спасской башне словно вызванивают свою мелодию из другого, навсегда утраченного времени. Но не выходят из ворот под звон часов часовые на «пост №1». И не вылетают больше из-под Башни всяческие диковинки отечественного автопрома, гордые «членовозы» – «Чайки», «ЗИЛы», «Волги». Их давно заменили на импортные «вольвы-мерседесы».

После Красной площади маршрут по «Москве-проездом» обычно разъединяет «проезжих» на две неоднозначные половины. Большая часть устремляется к ГУМу и далее, на какую-нибудь «Горбушку» или на ВДНХ, или на любое иное массовое торжище российской столицы. В ГУМ, как правило, заходят на экскурсию, если и есть ныне в Москве Выставка достижений народного хозяйства, то это здесь – напротив Мавзолея и Кремля (народного хозяйства дальнего зарубежья, разумеется).

Меньшая же часть «проезжих» направляется в другую сторону – в Кремль.

Вот уж где ничего почти не изменилось со времён моего первого посещения. Разве что вызолоченные двуглавые орлы вновь слетелись на карниз Большого дворца.

Соборы кремлёвские прельщают скорее своим положением, нежели какой-то особенной красотой. Сработанный так и не постигшим духа национальной архитектуры итальянцем – Архангельский, с тяжёлым духом Иоанна Грозного и живыми цветами у надгробья убиенного ради власти царственного ребёнка – царевича Дмитрия . Чем-то схожий с египетским храмом – Успенский, с выхваченной из полумрака солнечным лучом Богоматерью Умиление, прижавшей к груди своего печального Младенца. Сумрачный и пронизанный пустотой – Благовещенский. И, наконец, наиболее родная и близкая сердцу церквуха Ризположения – стоять бы ей на просторе, на пригорке, над тихой речкой, а не тут, в Кремле, зажатой со всех сторон полуимпортными дивами.

Замоскворечья с Кремлёвского холма ныне почти не видно. Разросшиеся деревья закрыли вид, которым восторгались в своё время Батюшков и Пушкин . Теперь, если что-то и притягивает взгляд, так все это очень неоднозначное, да и мало гармонирующее одно с другим. Ажурная вязь Шаболовской башни, серые стены «дома расстрелянных», золотой купол восставшего из небытия храма Христа Спасителя. А посреди всего – навязчивый символ современности – огромная эмблема «Мерседеса».

Не так она и страшна, хотя и непривычна…

Многие вещи и ценности имеют замечательное свойство – переоцениваться с годами. Например, знаменитые «сталинские высотки». Они не делают погоды. Но выделяются из прочего. Если бы их было больше – они составили бы стиль социалистической Москве, взамен утраченного после разрушения «Сорока сороков». Во всяком случае, лично у меня эти «помпезные и вычурные» «памятники тоталитарного зодчества» не вызывают уже никакого отторжения. Хотя было время, когда я с наслаждением язвил над сими архитектурными творениями. Страстью к разрушению и развенчанию нужно переболеть, страшно, когда она принимает хроническую форму…

Церковки московские тоже мелькают ныне повсеместно. Этакими необитаемыми островками среди серости зданий и пошлости рекламы. Сказочные и волшебные, устремлённые из города-монстра куда-то в иные сферы, повыше и подальше.

Вообще на Москву издревле любили смотреть сверху. С Воробьёвых – Ленинских гор. Но и отсюда она уже не та, что в далёком 1970 году, когда я смотрел на неё впервые. Деревья заслонили Москву-реку, дома – Кремль, крыша стадиона в Лужниках тоже прикрыла многое.

…Как-то, уклонившись от обычного своего маршрута по «Москве-проездом», я забрёл в московские дворики в районе Комсомольского проспекта. Тут где-то мы прожили месяц в тот первый приезд – у каких-то дальних родственников, безропотно предоставивших нам (я был с родителями, сестрой и бабушкой) одну комнату в своей двухкомнатной квартире. Дворики изменились до неузнаваемости. Их вылизали и обустроили, здесь больше не видно обычных доминошников и пейзажных старушек, пропали сараи дворовых Кулибиных, непременные голубятни и голубятники.

Новорусские собачницы, гордые и рафинированные дамы, собирают в полиэтиленовые мешочки дерьмо, оставленное их четвероногими любимцами на ценных газончиках. Трогательно. Рядом гуляют с безмолвными колясками и малоуправляемыми детьми не то молодые бабушки, не то гувернантки. Пристойно.