Питер Хизер - Великие завоевания варваров

Итак, отступив от образа Аттилы во всем его великолепии и блеске, мы начинаем замечать внутреннюю нестабильность его империи. В отличие от Рима, который подчинял и ассимилировал новые народности веками – или, по крайней мере, тамошних землевладельцев, – превращая их в полноправных жителей империи, постепенно сглаживая острые углы, оставленные завоеванием, у гуннов не было достаточно развитых бюрократических систем, которые могли бы взять на себя прямое управление покоренными народами. Более того, я подозреваю, что реальные границы власти гуннов и их вмешательство во внутренние дела той или иной группы различались. У гепидов, судя по всему, имелся верховный правитель уже на момент смерти Аттилы, и вполне вероятно, именно поэтому они первыми и стали добиваться независимости. Другие группы, вроде готов под предводительством Амалов, смогли бы обзавестись таковым в середине или конце 450-х годов, чтобы оспорить господство гуннов. А третьи, вроде готов, по-прежнему пребывавших под властью Денгизика в 468 году, так и не сумели этого сделать [298].

Если бы мы располагали более полными и подробными источниками, то дальнейшее повествование наверняка бы открыло бы нам, как Гуннская империя после 453 года стала стремительно уменьшаться, словно луковица, когда разные «слои» подчиненных народов стали по очереди обретать независимость. Пошел обратный процесс – империя теряла мощь, гунны утрачивали господство над другими племенами и власть над покоренными народами. Здесь имелись две переменные, которые, возможно, были взаимосвязаны. Первая – степень сохранности политической структуры различных субъектов государства гуннов. Вторая – расстояние, отделявшее их от центра империи, где стояли лагеря Аттилы, в одном из которых его и посетила посольская миссия Приска. Некоторые племена, жившие неподалеку от них, удерживались на коротком поводке, и любая возможность появления у них единого правителя жестко подавлялась. К правлению Аттилы франки и акациры находились на противоположных границах империи. Нам известно о его попытках вмешаться в один из конфликтов франков, касающийся наследования власти, поэтому даже земли близ Северного Рейна не были вне пределов его досягаемости – а ведь акациры проживали где-то к северу от Черного моря. Между ними располагались различные группы тюрингов, готов, гепидов, свевов, скиров, герулов, сарматов и аланов – и все они в той или иной степени плясали под дудку Аттилы [299].

Стоит поднять вопрос и еще об одном факторе, усложняющем нашу задачу. У нас нет подробных сведений о государстве Аттилы, однако надежный византийский источник дает нам интересную информацию о неких вариантах статусов, бывших в ходу в аналогичной империи кочевников-аваров, Аварском каганате почти два века спустя. В нем рассказывается о группе восточноримских пленников, которых увезли из родных мест на север и поселили как аварских рабов близ старого римского города Сирмия. Со временем они получили статус свободных людей, но по-прежнему оставались в подчинении у империи, хоть та и даровала им право на самоуправление [300]. В нашем исследовании крайне важно рассматривать все возможные варианты, невзирая на то, что у нас нет источников такого же качества о Гуннском государстве. Возможно, империя Аттилы была устроена схожим образом с наличием промежуточных статусов между полноправными гуннами и их рабами. Однако следует подчеркнуть, что даже последующее возвышение не давало пленникам и их потомкам достаточно прав, чтобы оставаться частью империи просто так, без выполнения определенных обязательств. И когда у этих римлян появилась возможность вырваться из-под власти аваров, они ею воспользовались.

Все это возвращает нас к принципу функционирования групповых идентичностей в Гуннской империи. Они не были неизменными. Положение бывшего греческий торговец Приска наглядно показывает, что отдельные рабы, если им сопутствовало везение, могли получить статус свободного человека среди гуннов – точнее, забыть о первоначальной пропасти между статусом и идентичностью. Но и гуннское ядро империи проходило через серьезную трансформацию групповой идентичности. Раньше я уже упоминал о том, что, насколько нам известно, изначальная идентичность гуннов основывалась на верности нескольким вождям определенных рангов, союз которых и образовывал большое, многочисленное племя, однако эти идентичности более низкого порядка исчезли в ходе политической реорганизации, последовавшей за возвышением династии Руа и Аттилы. Схожие процессы затрагивали и другие кочевые племена, о которых сохранилось больше сведений. Они тоже двигались к западным рубежам Евразийской степи и шли дальше. Например, так называемые турки-сельджуки XI века были не стабильным политическим образованием с долгой историей, а крупным союзом кочевых тюркоговорящих племен, которые временно объединились под удивительно успешным правлением Сельджукидов, устранивших потенциальных соперников и завоевавших большую часть Ближнего Востока [301]. Однако при всей своей яркости и драматичности такого рода политические процессы порождают победителей и проигравших даже среди тех, кто является их движущей силой, – что, возможно, объясняет, почему, по имеющимся у нас сведениям, некоторые гуннские объединения предпочли последовать за своими вождями, а не за сыновьями Аттилы, когда империя начала распадаться.