Питер Хизер - Великие завоевания варваров

И еще более драматической была реорганизация, через которую прошли как минимум некоторые побежденные гуннами народы. Их новые властители постоянно вмешивались в дела политической верхушки, подчиняя своей власти правящие структуры племен, находившихся под почти полным их контролем. Аттила, похоже, нанимал помощников и советников разного происхождения, задачи которых отчасти заключались и в том, чтобы руководить покоренными племенами, статус которых, как мы видели, теоретически мог варьироваться, хотя мы не знаем наверняка, был ли этот принцип в ходу у гуннов. Нужно признать, такой подход был бы весьма разумным. Управлять империей, состоящей из более или менее автономных субъектов, Аттила мог только с помощью верных сторонников, которые бы занимались их делами или контролировали бы местных правителей. В пользу этой стратегии говорит наличие золотых кладов в археологических пределах, ассоциирующихся с империей гуннов в период ее расцвета. Золото обнаруживается в достаточно больших количествах, но даже и это, скорее всего, лишь часть того, чем гунны тогда владели. Сколько таких кладов было найдено и переработано за века постоянных вторжений на территорию Альфёльда, мы никогда не узнаем. Следует подчеркнуть, что золото – редкая вещь в германских археологических остатках до гуннского периода, поэтому количество нового богатства, которое стало доступным после разграбления Рима войсками Аттилы, вряд ли можно переоценить. Помимо военного господства он также использовал право распределения трофеев, захваченных в кампаниях против римлян, и выдавал вождям покоренных народов их долю, чтобы убедить их принять его правление. Точно так же римляне ежегодно приносили дары вождям варваров, которых они только что победили или подчинили иным способом [302].

Однако в то время как плотная концентрация войск, собравшаяся на Альфёльде из всех уголков варварского (и прежде всего германского) мира, превратила равнину в плавильный котел для разных культур, она же помешала полному исчезновению групповых идентичностей, связанных с более крупными племенными объединениями. Причина, по которой гунны покоряли готов, гепидов, герулов и всех остальных, заключалась в том, что после захвата их военный и экономический потенциал можно было использовать себе на благо. Если им всем было позволено стать полноправными, свободными гуннами, как бывшему византийскому купцу, то тогда и отношение к ним по мере завершения этого процесса должно было меняться в лучшую сторону. И в этом случае выгода, которую кочевники получали в результате их завоевания, была бы потеряна. Гуннская империя была, конечно, многонациональна, однако, как часто происходит в мультикультурном обществе, это вовсе не означало, что групповые идентичности в ее границах были либо бесконечно гибкими, либо быстро стирались. Стать гунном – значило обрести более высокий статус, а поэтому многонациональный характер империи, напротив, возводил стены вокруг гуннской идентичности, защищая и оберегая ее. Недостаточно развитый бюрократический аппарат государства позволил покоренным народам сохранить хотя бы местных правителей из их числа, и благодаря этому уже существующее чувство групповой идентичности могло не утратить своей актуальности. В то же время эксплуатация, которую им пришлось терпеть, могла послужить другой причиной сохранения своей групповой идентичности, поскольку желание избавиться от гнета было единственным стимулом однажды сбросить господство гуннов – либо благодаря своевременному уходу в Римскую империю, либо через обретение политической независимости силой. Ни одна из этих возможностей не была бы доступна племени, которое полностью раздроблено и потеряло всякую способность действовать сообща. Поэтому у покоренных кочевниками народностей были все причины сохранить старую идентичность.

Необходимо подчеркнуть, что представление о Гуннской империи, полученное из исторических свидетельств – о том, что это образование с постоянными конфликтами между правящим и управляемыми, – ничуть не опровергается археологическими остатками, даже если придерживаться мнения, что следов гуннов осталось так мало потому, что они начали хоронить мертвецов по обычаям своих германских подданных. Более того, когда речь заходит об археологических находках, иногда возникает методологическая путаница. Все согласны с тем – теперь, когда научный мир отошел от привычной истории культуры, – что индивидуальные племена не могли иметь каждое свою уникальную, не похожую на прочие материальную культуру. Но иногда звучат утверждения, что если материальная культура, распространенная в каком-то одном регионе, не содержит ярких, выразительных особенностей, то невозможно понять, какая именно идентичность за ней скрывается. Однако это лишь обратное применение старого ошибочного взгляда, распространенного в истории культуры, – что у обособленного народа должна быть обособленная материальная культура. Если отдельных, не слишком существенных различий в региональных остатках материальной культуры недостаточно для того, чтобы говорить об отдельных политических идентичностях, то и отсутствие культурных различий – не показатель отсутствия различий политических. Идентичность касается прежде всего внутренних умонастроений и политических структур, притязаний индивидуумов и готовности целых групп признать эти притязания, но она никак не связана с материальными структурами культуры. Это серьезно ограничивает использование данных археологии в спорах об идентичности, кроме разве что необычных обстоятельств, которые возникают, к примеру, в том случае, если нет иных источников информации о конкретных предметах, имеющих особое предназначение или большую важность. Тот факт, что все народы в пределах гуннской Европы обладали примерно одной и той же материальной культурой, еще не говорит о том, что не было определенных различий в статусе этих народов или отдельных групповых идентичностей, сохранившихся в едином государстве [303].