Андрей Ганин: «Отрицательные стороны прежнего институтского воспитания с культивированным пренебрежением ко всякому черному труду»

Отъезд первой партии, человек около 20 воспитанниц, состоялся 20 февраля около 9 часов вечера, а все остальные должны были выехать утром 26 февраля. Около часу ночи сделалось известием, что отъезд назначен в 3 часа ночи, почему пришлось спешно при полной темноте занимать нагруженные воинским имуществом подводы. Кто сел на тюки с подковами, кто на сахар, кто на седла, и проч[ее]. Думать об удобствах было некогда, а усаживать воспитанниц было некому. Каждый садился по своему выбору и усмотрению и только лишь некоторые классные дамы и начальница пытались усадить кое-кого более или менее по-человечески, что не всегда удавалось. Гораздо труднее было в темноте пересчитать количество садившихся, чтобы случайно кого-либо не забыть и не оставить. Все тюки, принадлежащие старшим воспитанницам, были свалены в большую груду на улице и остались бы в Орловке, если бы Директору с экономом не удалось рассовать их по разным подводам: так как только немногие из воспитанниц захватили с собой свое имущество. К величайшему сожалению не удалось вывезти весьма ценное институтское имущество (количеством приблизительно на 4 подводы), сложенные в кладовой местной казачки Кораблевой. Здесь осталось в больших тюках все верхнее (осеннее и летнее) платье воспитанниц, белье, прюнелевая обувь, будничные платья, куль с валенными сапогами, большой медный (котел) куб, ведра, мука, крупа, сало, мясо и пр[очее]. Чтобы спасти что-нибудь из оставленного имущества, Директор, часа в 3 ночи, отправился к этапному коменданту пос[елка] Орловского и сделал, за отсутствием или отъездом коменданта, его помощнику письменное заявление об оставшемся имуществе с просьбой принять меры к вывозу его из пос[елка] Орловского. Что было предпринято комендантом по поводу указанного заявления (помеченного 25м февраля) и предпринято ли, осталось неизвестным. Не оказались более действительными и заявления, делаемые на следующих этапных пунктах, а также поручение, данное начальницей в пос[елке] Бриенском казаку Комунарской станицы Ивану Цыбину, отвозившему на нескольких подводах в пос[елок] Орловский ружейные патроны.

Наконец, обоз двинулся и, невзирая на крайне тяжелый и далекий переезд по испорченной артиллерийским транспортом дороге, благополучно прибыл около двух часов дня в пос[елок] Бриенский. Когда Директору, запоздавшему выехать вместе с обозом, удалось добраться в 4 часу дня до пос[елка] Бриенского, воспитанницы уже отдохнули от пережитых волнений и трудностей пути и партиями прогуливались по поселку.

После двухдневного отдыха в пос[елке] Бриенском дальнейший путь до самой Полтавки был произведен на двух купленных лошадях, а также на постоянных подводах, предоставленных Институту одним из начальников транспортов за 10 рублевую посуточную плату с парной подводы. Этот путь с обычными остановками по этапам мог бы считаться до самой Полтавки вполне благополучным, если бы 6 воспитанниц 3го класса не уехали ошибочно вместо попутного поселка Аландского в ст[аницу] Кваркенскую. Из-за такой ошибки, доставившей Институту массу беспокойства и хлопот, указанные воспитанницы запоздали приездом, вследствие болезни одной из них и отсутствия подвод, на целую неделю, и присоединились к Институту уже только в Троицке 15 февраля {9} 9 Ошибка в документе. Правильно — 15 марта. .

В ожидании опоздавших шести воспитанниц Институт пробыл в пос[елке] Картале (Полтавке) трое суток. Здесь за все время пути Институту в первый раз удалось встретить полное внимания и заботливости отношение к нему со стороны этапного коменданта, хотя и на прежних комендантов, за исключением разве Орловского, жаловаться не приходится. Но Орловский комендант едва ли в состоянии был что-либо сделать или предпринять на пользу Институту ввиду полного переполнения Орловки воинскими обозами и панически бежавшей через этот поселок разнообразной публики.

Погрузившись в два классных вагона с добавлением третьего багажного, Институт вечером 7 марта выехал из Полтавки и утром 8го благополучно прибыл в Троицк. К вечеру того же дня он переехал в женский монастырь, где ему и суждено было остаться до дня обратного возвращения в Оренбург. Про удобства, с которыми разместился здесь Институт, говорить не приходится. Спасибо и за то, что ему не пришлось ютиться в разных частях города, по разным квартирам. Более сложным, а иногда трудноразрешимым, как и во время пути, оказался вопрос о надлежащем питании воспитанниц при отсутствии особой кухни и необходимости поэтому приноравливаться к монастырскому режиму, иногда очень суровому. Достаточно сказать, что в некоторые дни воспитанницы сидели без чаю, а мясное ели только украдкой, «из-под полы», чтобы понять, что с питанием не всегда было благополучно. И обиднее всего было то, что некоторые классные дамы, а с ними и воспитанницы, совершенно не считались с положением дела, требуя себе всего того, чем они пользовались в Оренбурге, и во всем, конечно, обвиняя институтское начальство.