Нэнси Шилдс Коллманн - Преступление и наказание в России раннего Нового времени

Одна из причин, почему эти случаи оставались нерешенными, могла быть связана с громоздкостью судебной процедуры: участники дел часто отвечали на обвинения обвинениями. Например, обе стороны в коррупционном деле в Нижнем Новгороде подали челобитные в Москву в 1682 году: городской земский староста еще в 1677 году был обвинен в «пьянстве и исступлении ума» и составлении документов на дому «без совету… посадцких людей и товарыщев своих земских старост, своим вымыслом и с советники своими». Истцы утверждали, что он признавал свое недостойное поведение и его духовный отец добился его отдачи в Макарьев монастырь «под начал» на покаяние. Но обвиненный подал ответную челобитную, назвав это клеветой и неправомерным обвинением «без суда и без очные ставки и без сыску». По его словам, он застрял в Великом Устюге, не доехав до места ссылки, где «лежал болен многое время», а теперь «помирает голодною смертью». В итоге он добился проведения законной тяжбы и был оправдан. Дела часто развивались таким путем, с обвинениями и контробвинениями, как в случае в 1684 года, когда человек, обвиненный в уклонении от уплаты налогов, подал встречный иск на местного земского судью за ложное обвинение, чтобы прикрыть его собственные кражи из казны. Если выяснялась ложность обвинения, суд назначал компенсацию за ущерб чести. В судебном деле 1667 года, например, посадский человек из Тулы обвинил местного воеводу и судью Разбойного приказа в вынесении ему неправедного приговора. Он проиграл дело, вынужден был заплатить штраф за бесчестье и подвергся телесному наказанию за покушение на честь лица с более высоким социальным статусом [285].

Очевидно, в решенных делах Москва не жалела кнута. Например, Разрядный приказ в 1628 году приказал бить батогами губного целовальника «без пощады», поскольку он не доложил о государственной измене немедленно. В 1676 году кабацкий голова, укравший деньги из кассы, был приговорен к битью батогами и штрафу. В 1687 году сборщика налогов, служившего на Кольском полуострове, подвергли наказанию батогами и ссылке в Пустоозеро за воровство денег из казны и злоупотребления в отношении населения. Воевода в 1700 году как обладатель более высокого социального статуса должен был заплатить штраф, но не попал под кнут за неповиновение приказам о передаче дела [286]. Однако по сравнению с раздачей наказаний за отдельные случаи коррупции гораздо более сложной задачей для государства оказалось изменение ее структурных оснований.

Коррупция покоилась на различных основаниях. Серьезную проблему представлял собой недостаток человеческих ресурсов. Неуклонно росло количество государственных учреждений, но численность персонала не поспевала за этим ростом: количество воеводских изб с 1620-х по 1690-е годы выросло со 185 до 302, но только 1918 человек были распределены между этими 302 воеводскими избами к концу столетия. В этих условиях суды могли опасаться увольнять коррумпированных приказных. Как показывает Б. Плавсич, множество дьяков и подьячих, обвиненных в коррупции, легко устраивалось на службу заново из-за «постоянного недостатка опытных администраторов» [287]. Возможно, один из этих факторов имел место в ходе расследования убийства в 1635 году. Двое белозерских подьячих сговорились убить третьего, чтобы он не получил повышение над ними. Их преступление открылось, и они были признаны виновными. Потеря подьячего была тем более скорбной, что, судя по характеристикам в деле, он был хорошим, честным служащим, в то время как его убийцы происходили из местной подьяческой семьи, известной своей коррумпированностью. Но эти люди, признавшиеся под пыткой в преднамеренном убийстве, отделались лишь денежными пенями по указу приказных судей, хотя в данном случае им полагался смертный приговор. Возможно, приказ защищал своих или просто старался сохранить опытных подьячих. Так же мягки власти могли быть и к воеводам. Кирилло-Белозерский монастырь жаловался в 1658 году, что белозерский воевода защищал местного сына боярского от уголовного преследования за нападение и преступления сексуального характера. Один из московских приказов лишил воеводу юрисдикции по данному делу, но не стал расследовать его мотивы или наказывать его. Подобным образом в 1660 году татарский мурза в Темникове жаловался, что местный воевода судил два дела нечестно «для своей бездельной корысти, не против… Соборного Уложенья, мимо дела». Царь удовлетворил просьбу мурзы о переносе дела в Москву для пересмотра, но не наказал воеводу и не назначил расследование его деятельности [288].