Нэнси Шилдс Коллманн - Преступление и наказание в России раннего Нового времени

Обвинительная форма («суд») подходила небольшим городским или сельским общинам, а цель ее обычно состояла в возмещении убытков. Доказательства в обвинительном процессе в основном сводились к свидетельским показаниям или документам, но, как сообщал около 1698 года Иоанн-Георг Корб: «Ежели дело не может разъясниться посредством свидетелей, то прибегают к присяге». Принесение клятвы (крестоцелование) считалось в Московском государстве настолько важным ритуалом, что закон дозволял частным лицам делать это лишь три раза в жизни; на практике же люди обычно мирились, не доводя процесс до этой крайней точки. В середине XVII столетия Олеарий сообщал, что любого, кто целовал крест, даже если он сказал правду, после этого «выталкивали из церкви, где он поклялся, [и] подвергали презрению». Вероятно, это преувеличение, но Олеарий отмечает всю серьезность столкновения с Богом [299]. Обвинительная форма процесса отражает менее обезличенную, чем у розыскной, идею правосудия и судебной процедуры.

Напротив, в розыскной процедуре («сыск», «розыск») центральной фигурой был судья, представлявший интересы общества или государства; в ней применялись пытки, чтобы добыть доказательства. В таком деле истец и ответчик не могли пойти на мировую, и это отражало примат государственных интересов над народными расчетами, какой общественный урон может нанести наказание. Известная в римском праве, эта форма суда была временно забыта в Европе до XII века, когда ученые юристы и знатоки канонического права возродили ее в стремлении стандартизировать процедуру и прекратить злоупотребления, связанные с судебной присягой и ордалиями (последние были упразднены католической церковью в 1215 году). Признание обвиняемого (введенное для католиков в это же время) стало рассматриваться в качестве главного доказательства, и пытка стала главным пунктом инквизиционного процесса для его получения [300].

В XV и XVI столетиях в Европе происходило слияние двух видов судебного разбирательства, приводившее к дальнейшему развитию розыскной процедуры. Королевская власть и самоуправляющиеся города стремились ввести более строгую дисциплину в общественной, политической и моральной сферах, но рост населения и преступности, а также анонимность городской жизни сделали обвинительный процесс менее эффективным. В уголовных делах двигателем сыскного процесса были систематический допрос и пытка, а не действия участников тяжбы. Следователи собирали досье и представляли его судье для вынесения приговора. В Европе XVI века чрезвычайно распространилось законодательство в области уголовного права, выдвигавшее на первый план сыскной процесс или внедрявшее некоторые его аспекты в британскую правовую систему, основанную на суде присяжных [301].

Эти законодательные памятники делали акцент на прозрачности процесса и рациональности доказательства. «Каролина» Карла V (1532) являет собой особенно хороший пример. Составленная для наставления судейских на местах, не обладавших столь же высокой квалификацией, как действовавшие при императоре юристы-профессионалы, она носила дидактический и предписывающий характер. Дж. Лангбейн назвал ее «настольной книгой для любителей». «Каролина» в мельчайших деталях расписывает все необходимые стадии процесса и стандарты, которым должны соответствовать доказательства, а также постоянно призывает судей руководствоваться собственным суждением в оценке улик и необходимости использования пытки [302]. Перед Карлом V стояла нелегкая задача по унификации судопроизводства в гетерогенной империи, где судьи не были подготовленными юристами. В такой же ситуации были и правители Московского государства, хотя Россия не располагала достаточно мощной правовой традицией, чтобы создать кодекс, сравнимый с «Каролиной».

В Русском государстве примеры инквизиционного процесса встречаются с конца XV века. Судебник 1497 года упоминает три ключевых элемента розыскного процесса: обыск (опрос местного населения судьями), свидетельство о репутации обвиняемого и пытка [303]. Откуда кодексы Московии переняли розыскной процесс, неясно. Едва ли восточные славяне позаимствовали его из византийских правовых кодексов (кроме свода Юстиниана) после принятия христианства в 988 году, поскольку это предшествовало возрождению модифицированного оригинала римского судебного процесса в Европе [304]. Не могла Москва взять его и у Великого княжества Литовского, где горожане судились по Магдебурскому праву, применявшему розыскной процесс в том виде, как он описывался в «Каролине», но подобные городские правовые кодексы в чистом виде не пользовались известностью в Московском государстве. Те же памятники, которые были известны, как Литовские статуты XVI века, слабо использовали розыскную процедуру. Они упоминают пытку чрезвычайно редко и ничего не говорят о процедуре [305]. Дж. Вейкхард доказывает, что появление в начале XVII века розыскного процесса в России обязано «Каролине» и тесным отношениям с Польшей, признавая при этом, что это могло случиться и в XVI столетии. Вейкхард строит свою аргументацию на сильном сходстве между «Каролиной» и нормами Разбойного приказа 1610–1620-х годов о процедуре и достаточном основании для пытки, утверждая, что «едва ли в Московском государстве это понятие [достаточное основание] могло развиться в отсутствие правовых школ или университетов» [306].