Нэнси Шилдс Коллманн - Преступление и наказание в России раннего Нового времени

Урезание ноздрей в петровское время сделалось излюбленным способом нанесения телесных отметин. В комбинации со ссылкой таким наказанием грозили в 1718 году тем, кто рубил корабельные леса. Указ 23 февраля 1720 года заменял отсечение пальцев, предусмотренное Артикулом воинским за ложную присягу, на вырезание ноздрей; Генеральный регламент назначает вырезание ноздрей с последующей ссылкой за прием взяток, составление ложных рапортов и кражу официальных бумаг [710]. Артикул воинский содержал также ряд членовредительных наказаний в духе талиона, но они редко применялись для наказания гражданских преступников [711].

Много внимания в петровских указах уделялось задаче сделать наносимый дефект постоянным; подчеркивалась необходимость (в 1705 году) натирать выжженное клеймо порохом, «чтобы те пятна… были знатны по смерть их». Особенно свирепый закон 15 ноября 1723 года предписывал, что ноздри следует вырезать до кости, чтобы кожа не отросла и не скрыла этого знака. Такие законы явно преследовали цель контролировать перемещения осужденных. Если арестовывали человека с клеймом и без ноздрей, его преступное прошлое легко читалось на его лице. К сожалению, амнистии ноября 1721, 1725 и 1726 годов не позволяли ссыльным, имеющим клеймо или вырванные ноздри, вернуться в европейскую Россию; их освобождали, но оставляли жить в Сибири. Столь неполные амнистии могут отражать неспособность государства защитить отмеченных таким образом людей от ареста; или в них могло выразиться отвращение к их внешнему виду. Несомненно, такие меры позволяли подданным Русского государства, жившим вне зоны ссылки, избежать наглядного знакомства с жестокостью его правоохранительных практик. Между тем тогда же, в XVII и XVIII веках, правительства европейских стран упраздняли подобные практики, руководствуясь гуманистическими и сентиментальными идеями, а то, что в России и в XIX веке продолжало применяться обезображивание тела преступника, стало одним из факторов ее восприятия европейцами как «отсталой». После Петра I русские законодатели сделали несколько робких шагов в сторону ослабления жестокости. Уже в 1728 году была подвергнута сомнению правомерность применения пытки и в конечном счете телесных наказаний к несовершеннолетним; в 1757 году отменены клеймение и вырывание ноздрей у женщин, потому что «женска пола колодницы… побегов и воровства чинить не могут», в отличие от мужчин. В конце концов в 1785 году русское дворянство и горожане были освобождены от телесных наказаний [712].

И все же Россия продолжала делать ставку на систему ссылки, и это заставляло ее разрабатывать пути контроля над закоренелыми преступниками. Поэтому клеймение продолжалось весь XVIII век, развиваясь в семиотическом плане. Так, в 1762 году букву «в» («вор») поставили на лице фальшивомонетчика, в 1780 году – «у» на лбу убийцы; в 1782 году – «л» на правой руке «лжеца», чиновника, совершившего служебное преступление. В 1794 году по двум рукам должны были быть поставлены первые буквы в словах «вор и сочинитель фальшивых ассигнаций». Новое Уложение о наказаниях 1845 года вводило новые клейма: «КАТ» для обозначения каторжного, «Б» – бродяги, «СК» – ссыльно-каторжного, «СП» – ссыльнопоселенца. Практика нанесения телесных отметок лишь постепенно начала подходить к концу с первой половины XIX века под воздействием споров в среде бюрократии, интеллигенции и во врачебном сообществе о ее этичности и полезности. Вырывание ноздрей было запрещено в 1817 году, клеймение же продолжалось до 1863 года [713].

Практика членовредительных наказаний в России первоначально была крайне грубой: отсечение рук и ног в 1660-х годах, а к концу столетия – оставляющее человека трудоспособным отрезание пальцев и ушей. На рубеже XVII–XVIII веков произошел следующий семиотический скачок: обезображивание лица, чтобы в носителе таких знаков всегда и везде можно было опознать преступника, и нанесение клейм в виде букв, чтобы можно было «прочитать» его преступление; знаком могло служить и вырезание ноздрей. Эта зверски жестокая семиотическая система отвечала задаче контроля над наиболее опасными ссыльными. Работа судей в петровское время, в частности арзамасских, трудившихся стабильной группой, демонстрирует компетентное и последовательное применение уголовного права с минимальным обращением к нанесению телесных отметин.

Как и в московский период, в уголовной судебной практике петровской эпохи стандартным путем решения уголовных исков было достижение мировой, даже несмотря на то что формально законом для уголовной сферы это не разрешалось [714]. Одним из мотивов для полюбовного соглашения было получение компенсации; другим, по предположению Ю.В. Готье, который в своем исследовании послепетровского местного управления обнаружил, что более половины дел после 1727 года закончилось миром, был страх тяжущихся перед судебной волокитой, когда процесс бесконечно растягивался и поглощал огромные суммы денег. Идя на мировую, стороны могли оставаться «более хозяевами в своем деле». Анекдот, передаваемый австрийским дипломатом И. – Г. Корбом, хорошо иллюстрирует сложности, которые были с этим сопряжены. Немецкий офицер Урбан ввязался в пьяную ссору с каким-то русским и, защищаясь, выстрелил в него из пистолета так, что пуля скользнула по голове нападавшего. Когда оба протрезвели, они заключили полюбовную сделку и Урбан расплатился с раненым. Но Петр I, услышав о происшедшем, объявил это уголовным преступлением, «которое не может быть устранено соглашениями частных лиц». Урбан несколько месяцев просидел в тюрьме, приговоренный к битью кнутом, от которого, впрочем, по ходатайству австрийского посла он был освобожден. Ему пришлось, однако, заплатить крупный штраф, в котором Корб видит взятку дьяку и подьячим. «В Московском царстве никто не может быть охранен от этих гарпий!» – горячился дипломат [715].