Нэнси Шилдс Коллманн - Преступление и наказание в России раннего Нового времени

В дополнение к этому в Артикуле воинском осталось много старых идей и практик. Так, сохраняется представление, что наказание отвращает от совершения преступлений (арт. 24, 137); различные наказания предусмотрены за убийство намеренное, непредумышленное и по неосторожности или вследствие несчастного случая (арт. 158–159); оправдывается убийство при самозащите, но повышены требования по доказательству самозащиты (арт. 157). Артикул следует Новоуказным статьям 1669 года в смягчении наказаний при детском возрасте и умственной неполноценности (арт. 195) и продолжает заданную ими тенденцию (в отличие от Соборного уложения) наказывать более строго преступления, совершенные в состоянии опьянения (арт. 43). В этом памятнике эксплицитно обсуждаются практики, до этого явно не артикулированные: судьям позволяется проявлять гибкость при определении наказания в зависимости от преступления и «состояния» (социального статуса) обвиняемого (арт. 145, 154, 164, 167–170, 176, 202–203) и умеренность – в жестокости четвертования и пытки (арт. 124). Поднимаются новые вопросы, например о трудности доказать изнасилование и о мере ответственности мужчины за нежелательную беременность (арт. 167–168, 176); вводятся такие общие понятия, как «преступление» и «преступник» (арт. 189–190) [695]. Хотя Артикул воинский не применялся в гражданских судах, его текст свидетельствует о более высоком уровне правовых знаний в судах начала XVIII века.

В других указах начала XVIII века в области наказаний также поддерживаются тенденции XVII века. С одной стороны, список преступлений, караемых смертью, расширялся, особенно за счет деяний, наносящих ущерб государственным доходам [696]. С другой стороны, активное осуществление проектов государственного строительства требовало рабочей силы, и в силу этого вместо смертной казни продолжала использоваться ссылка даже за самые тяжкие преступления. П.С. Ромашкин даже утверждает, что Петр I де-факто отменил смертную казнь за исключением государственных преступлений, видя в этом проявление милосердия. Он приводит анекдот, согласно которому Петр, во время одного разговора в 1715 году, был потрясен, когда ему сообщили о широком применении смертной казни в «Каролине» Карла V (1532): «Полно, правда ли? Я думал бы, чтоб сей Великий Государь более явил разума и проницания в сем случае. Естьли же правда, то может быть, он думал, что в его Государстве более лишняго народа, нежели в Моем. На безпорядки и преступления надлежит конечно налагать наказания, однакож и сберегать жизнь подданных сколько возможно» [697].

При том что условия жизни в ссылке и на принудительных работах были тяжелы, а народ изнывал под растущими обложением и рекрутскими наборами, Петра Великого едва ли можно назвать гуманистом, и попытка Ромашкина представить его в таком свете говорит скорее о выдаче желаемого за действительное в духе позднесталинской эпохи, когда он писал (1947). Но чем бы ни руководствовался Петр, под его началом было проведено серьезное ограничение смертной казни.

Продолжалось и увеличение ступеней рецидивизма: по указу 1703 года количество случаев такого серьезного преступления, как разбой, не караемых смертью, было доведено до десяти (что поистине удивительно), правда, только если при этом не было совершено убийств. Схваченные за повторный разбой подлежали битью кнутом, клеймению на щеке и ссылке в вечную каторгу. Подобным же образом государство в своем стремлении привлечь рабочие руки рядом указов освобождало от смертной казни и за традиционные уголовные преступления (кража и разбой). Например, указы 1703, 1704 и 1705 годов предписывали казнь только для тех, кто «явится в измене и в бунте, и в смертных умышленных убивствах, или кто кого каким смертным питием или отравою уморит»; за все иные «воровства» следовала ссылка на каторгу (ссылки см. в приложении).

Даже столкнувшись с массовым бегством со службы, петровские законодатели время от времени смягчались, когда потребность в трудовых ресурсах становилась особенно острой. По закону 1700 года беглых солдат наказывали повешением, но в 1705 году эта норма была модифицирована: вешать следовало лишь каждого третьего перед всем полком, а остальных – наказывать кнутом и отправлять в вечную каторгу. Указ 1711 года позволил беглым «драгунам и солдатам, рекрутам и матросам и всякого чина служилым людям» вернуться в свои подразделения без наказания, даже если, находясь в бегах, они совершали преступления, достойные не только наказания, но даже смертной казни. Но не явившихся в течение полугода ждала казнь смертью «без всякого милосердия». В 1712 и 1715 годах издавались указы, грозившие смертью за бегство со службы, но такая суровость была вскоре оставлена: по указу 1717 года было установлено, что рекрут, бежавший в первый год службы, должен быть трижды прогнан сквозь строй; за повторное бегство или если он бежит, уже отслужив год, полагалось битье кнутом, вырывание ноздрей перед всем полком и ссылка на вечную каторгу на галеры. Эти наказания не назовешь легкими, но они позволяли избежать смертной казни и сохранить человеку трудоспособность [698].